Пару раз, работая со сценаристами из Universal, я видел себя талантливым парнем, способным выдать достаточно материала для съемок первоклассного фильма, который оказался бы настолько удачным, что принес мне какое-никакое признание и достаточно денег, чтобы не приходилось постоянно надрываться. Когда наши разногласия привели к разрыву отношений, я почувствовал разочарование. «Пусть убираются ко всем чертям, кому они вообще нужны? В любом случае вся эта муть с материалами меня больше не интересует», — пытался я успокоить себя. В общем, мы снялись с места и какое-то время колесили по дорогам.
Еще с 1955 года, когда я впервые проехал на украденном «меркьюри» 1951 года по шоссе 66 мимо пустыни Мохаве, обширное малонаселенное пространство стало волновать меня. В последних наших поездках я чувствовал непреодолимое желание повидать пустыню больше, чем это было возможно с главных дорог, но пока что довольствовался обычным видом, который открывается с самых распространенных маршрутов. Весной 1968 года я начал ездить в те районы пустыни, куда редко забираются туристы, в городишки вроде Шошона, Текопы, Панаминт-Спрингса и других, таких маленьких, что их даже не наносят на карты. Чем меньше был город, тем приятнее и ближе к земле оказывались его жители. Повинуясь моему желанию, мы могли настолько отклониться от проторенных путей, что забредали туда, где бывали лишь землевладельцы, старатели или отшельники, искавшие уединения и стремившиеся уйти от законов и установленных порядков. Я был далек от затворничества, ибо какая-то часть моей натуры требовала, чтобы рядом со мной кто-то был, но вот сбежать из-под власти закона и порядка мне действительно хотелось. Я считал пустыню подходящим местом, чтобы пустить там корни. Если бы большинство тех, кто жил со мной в автобусе, ценили пустыню так же, как я, мы перебрались бы туда намного раньше, чем это случилось на самом деле. Но тогда молодежи в основном казалось, что в пустыне будет слишком одиноко, и они окажутся лишены некоторых источников удовольствия. Поэтому, вместо того чтобы осесть где-нибудь сразу, мы продолжали странствовать, называя автобус своим домом. Временами, чтобы отдохнуть от постоянной дороги, мы останавливались на неделю-две у кого-нибудь из друзей. Порой мы просто въезжали в пустующий дом, не спрашивая на то разрешения хозяев. Удивительно, но иногда наши стоянки продолжались несколько недель, прежде чем хозяин дома или полиция велели нам уносить ноги.
Первого апреля 1965 года Мэри родила нашего сына Валентина Майкла Мэнсона. Больничной койкой ей служил матрас, брошенный на пол в какой-то лачуге в Топанга-Каньон, где мы остановились. Я принял роды, обрезал пуповину и завязал пупок. Девочки, числом уже пятнадцать, были медсестрами. Я был горд тем, что Винни-Пух, как мы прозвали младенца, был моим потомством. К нему тянуло всех, и он стал средоточием радости в нашей группе. Мы посчитали, что ребенка можно воспитать и вне обычной семьи, где есть мама и папа. Мы все несли за него ответственность. Ребенок мог бы вырасти без всех этих заскоков, которые дети обычно перенимают у родителей, что позволило бы ему избежать влияния ограниченных, односторонних взглядов. Он возмужал бы, окруженный любовью и пониманием. Его голова не была бы забита бесконечными сомнениями, а характер не испортился бы под воздействием комплексов, сформировавшихся из-за эгоистичных, властных родителей. Он узнал бы подлинную любовь и свободу мышления, которой лишены большинство людей. Мы тоже стали бы учиться у нашего ребенка, не знакомого с ненавистью, ревностью, наживой и эгоизмом.
Появление новорожденного никак не сказалось на нашем образе жизни. Если что-то и изменилось, так это была возможность вести себя совершенно по-другому в отличие от обычных родителей, проявляя качества, противоположные их недостаткам. Эту возможность предоставил всем нам Винни-Пух. Окружавшие меня ребята на собственном опыте почувствовали, как родители и общество подавляют, используют и отвергают их. Им было известно, что в целом родители и общество иногда значат что-то хорошее, но они слишком озабочены своей жизнью, чтобы правильно сориентировать детей. Винни-Пуху и другим нашим детям повезет больше. Всех нас охватывало чувство, что мы помогаем родиться личности, которая будет создавать более совершенный мир.
Винни-Пух ехал туда, куда его вез черный автобус. За ним присматривали пятнадцать — двадцать человек. Однажды он послужил причиной нашего ареста в округе Вентура. Мы остановились в какой-то лесистой местности и разбили лагерь. К нам подошли люди шерифа и начали приставать. Они забрали меня и еще пару девушек за фальшивые удостоверения личности. Мэри попалась на том, что на людях кормила своего ребенка двадцати дней от роду. Проводя все время в разъездах или развлечениях, мы уже привыкли к повышенному вниманию полицейских, но обычно несколько улыбок девушек решали дело: копы просто просили нас вести себя поспокойней и ехать дальше. В тот раз девушки не улыбались, вдобавок прозвучало слово «свинья», так что, увидев голую грудь Мэри во рту у Винни-Пуха, один из полицейских указал нам на какой-то закон, запрещавший подобное. В итоге Мэри забрали с нами.