— Здорово, красивые! — возглашает Золушка с порога, сияя улыбкой.
Юлия вскакивает ей навстречу, обнимает и прижимает к себе. От волос Золушки пахнет снегом, корицей и её обожаемыми духами, сладкими, как карамелька.
Прикосновение на миг включает ослепительный тёмный прожектор: болит у неё ещё, болит. До полной нестерпимости. Здесь — особенно.
Наверное, будет болеть всегда.
Они с Жоркой работали вместе. Золушка — реаниматолог милостью божьей: Жорка говорил, что она обворовывает смерть элегантно и бессовестно. Жорка был МЧСником. Золушка не видела, как он погиб, но прожектор Юлии светит сквозь неё. После страшного подземного толчка группа Жорки выводила людей из тоннеля, который держался на честном слове. Когда трещины стали расширяться, Жорка держал. Он держал сотни тонн три минуты, четыре минуты, пока не вышли все. Сам — не успел.
Юлия вздыхает и втягивает собственную тоску подальше внутрь.
Золушка, очевидно, тоже что-то ощущает от прикосновения.
Они встречаются глазами.
— Рудольф не будет? — спрашивает Золушка.
Юлия пожимает плечами. Там, где работает Рудольф, телефонов нет — приедет ли он, никому не ведомо. Но, засыпая, Юлия слышит его сердцебиение и дыхание — и знает, что он жив. Знает, что и он о ней знает. И всё.
Работа Рудольфа выше её понимания.
И именно Рудольф — больше чародей, чем кто-то из одноклассников. Он стихийная сила, которую удерживает почти нечеловеческая воля.
Юлия до ледяного озноба боялась, что Галка унаследует смертный дар отца, следила за ней с напряжённым вниманием, как за ребёнком с генетической болячкой. Но Галка выросла весёлой пышкой, непробиваемой оптимисткой и хохотушкой: ни тени жуткого дара Рудольфа, ни отблеска внутреннего прожектора — разве что чрезмерно развитая интуиция.
Поэтому за Ваньку Юлия уже не опасалась нимало. Успокоилась. И Ваньке было уже лет пять, когда Юлия осознала: этот юный человек, тихонький, беленький, умненький и не в сестру замкнутый, вычерпал из неё и отца всё, что смог. Вообще всё. Прожектор, смертный дар и телепатию — и в таких масштабах, что Юлии это было тяжело себе представить.
А он, глядя ей в лицо прозрачными серыми глазами, сказал как-то раз, что ощущать побуждения и мысли других людей для него абсолютно естественно с младенчества. Как видеть и слышать.
Ванька думал, что так могут все, до того возраста, в каком обычно перестают верить в Деда Мороза. А Юлия была уверена, что её внезапные озарения насчёт маленьких Ванькиных дел, желаний и проблем — это обострившаяся материнская интуиция плюс её собственный прожектор.
Рудольф и Ванька её случайно надули.
Или не случайно. Возможно, эти двое просто не хотели её пугать раньше времени. Рудольф-то играл с Ванькой в аутотренинг чуть ли не раньше, чем дитя научилось говорить, а эмпатии у малыша хватило бы на целую толпу взрослых.
Он понимал слишком много.
Мои пальцы становятся тёплыми.
Как естественно, что все наши дети здесь.
Ведь всё может случиться. Мы ещё ничего толком не знаем. Наш дар наследуется, он может проявиться в семь лет, в десять. В двенадцать, как у у Золушкиной Розы. Наши дети должны быть готовы.
Слишком больно и страшно не знать, что делать с собой. Ещё хуже — чувствовать одиночество и чуждость. Этого больше не будет.
Интернат теперь не узнать. В новом корпусе учатся сейчас шестьдесят пять юных чародеев с самыми разными задатками. При взаимодействии у ребят внезапно открываются странные способности, каких раньше никто и вообразить не мог. Трое малышей левитируют. Трёхлетняя внучка Ванечки каким-то образом выбирается из запертых помещений — она ещё ничего не может толком объяснить, но не телепортация ли это? Чародеи ищут пути в прошлое, будущее и космос.
Есть ощущение, что найдут.
В старом корпусе дети не живут. Здесь останавливаются гости и живут воспоминания.
— А вот и сюрприз! — весело сообщает Зоя, распахивая дверь.
Кроме прочих сверхспособностей Зоя властна ещё и над временем: она почти не меняется, даже её аккуратно уложенные и никогда не крашенные волосы не седеют. Она, улыбаясь, обнимает за плечи Евгению.
— Жека! — визжит Золушка, как в детстве.
Юлия обнимает подругу. Несколько секунд они обе — в прожекторном луче.
Нет, Жека снова не вышла замуж. Ей опять надоело. Ей никогда не надоедают только архивы. К выпускному классу она нашла область, включающую её прожектор на полную мощность: архивные бумаги разного рода тайных канцелярий, протоколы допросов, доносы, письма, приложенные к закрытым делам… Подпись под каким-нибудь протоколом погружает её в чужую реальность на часы.