— Чтобы я мог избавить свою душу от опасности оказаться в Разрушенном Замке после того, как я не смог захватить контроль над Теневым Плетением для Единого, как он велел.
Идер затрясся от такой ярости, что цепи, связывающие запястья Малика, зазвенели. Малик съежился и попытался угадать, потеряет ли он меньше зубов, если стиснет челюсть или оставит ее безвольно висеть, но удара так и не последовало. Вместо этого принц молчал и продолжал держать его вверх ногами, давая Малику несколько драгоценных мгновений, чтобы изучить его окружение. Они были, как Малик догадался по алтарю, в храме Шар, хотя, конечно, это было далеко не то, как он представлял себе такое место. В то время как стены были покрыты ожидаемыми изображениями таинственной женщины и темными дисками, обведенными пурпурным пламенем, сама комната была ослепительно яркой, настолько, что тени, танцующие на стенах, казались более реальными, чем молящиеся, неподвижно стоящие в длинных рядах скамей. Там было около тысячи шадоваров, погруженных по колено в мерцающую лужу зеркально-яркой жидкости. Густая и вязкая, как ртуть, жидкость медленно вытекала к краям камеры, где собиралась у стен и исчезала в дренажных ямах ленивыми водоворотами. Малик мгновенно узнал жидкость. Это было то же самое, что он и его друзья нашли в Красном Холме в Карсусе, вылившемся из Камня Карсы, который Галаэрон использовал, чтобы вызвать Шейд обратно в мир. Принц поднял Малика за цепь между наручниками, заставляя его руки подниматься и опускаться, пока он не подумал, что его плечи сломаются.
— За свои столетия, — сказал Идер, — я кое-что узнал о боли.
Малика затошнило. Хотя Единый благословил его способностью переносить любые муки и все еще иметь силы для выполнения своих обязанностей Серафима, это не означало, что он был невосприимчив к боли. Совсем наоборот. Ему казалось, что он всегда чувствует боль острее, чем окружающие, и обычно гораздо сильнее. Когда Идер повернулся к алтарю, Малик не очень удивился, обнаружив, что смотрит на светящийся белый валун размером с лошадь. В центре была неровная трещина, и из этой трещины лился постоянный поток серебристой жидкости, которая заполняла храм. Малик знал по своим прежним приключениям в Красном Холме, что ручей был последней целой магией в мире. Семнадцать веков назад безумный незерезский архимаг по имени Карсус попытался украсть силу Мистрил, богини магии в то время. Это была ужасная ошибка. Плетение заполнило Карсуса до отказа и убило его на месте, и оно разделилось на Плетение и Теневое Плетение. Светящийся белый валун был сердцем Карсуса ˗ все, что осталось от безумного архимага, и серебряная магия, льющаяся из него, была всем, что осталось от первоначального, нерасщепленного Плетения. Хотя прогорклое сердце Цирика начало так сильно стучать, что Малик едва мог слышать свои мысли, он заставил себя оставаться спокойным. Камень Карсы, как они окрестили валун, несомненно, был артефактом несказанной силы, но Малику казалось, что для того, чтобы поклонники Шар терпели его яркий свет в своем скрытом храме, это должно было быть что-то большее, что-то гораздо большее.
— Камень Карсы! — Малик ахнул, как будто только что понял, на что смотрит, потому что для его плана было важно, чтобы Идер не понимал, как много Малик понимает в том, что он видит.
— Это место кажется странным алтарем для последователей Хозяйки Ночи.
— Тень рождается из света, — ответил Идер.
Эта фраза была повторена тысячью шепчущих голосов, когда Идер поднял Малика на камень и положил лицом вниз.
— Тем не менее, так много яркого света должно быть большим оскорблением для вашей богини ... если, конечно, Камень Карсы не является источником Теневого Плетения. — Малик молча поклялся, потому что именно проклятие Мистры заставило его добавить такой неуклюжий намёк, затем он поспешил добавить:
— Или та, кому вы поклоняетесь здесь, на самом деле не Шар, а какая-то другая Сокрытая. — Лицо Малика окаменело, когда его тактика преуспела в том, чтобы разозлить принца и отвлечь его от остроги.
— Я же говорил тебе никогда не называть Сокрытую по имени.