«В 1970-х годах фондовый рынок вошел в кризис, и никто этого не заметил», – писал финансовый обозреватель Джерри Гудмен. В отличие от краха 1929 года, кризис семидесятых был вялотекущим. «Если первый был отчаянным прыжком с шестидесятого этажа, то второй больше походил на утопление в джакузи». Джакузи вроде бы звучит не так страшно, но конец все равно один.
Инфляция, которую правительство подпитывало дорогостоящей военной кампанией во Вьетнаме и амбициозными программами социальной помощи, рубила в лапшу ценность бумажных денег. Когда в 1960-х Берни Мэдофф затевал свой бизнес, годовая инфляция составляла меньше двух процентов. Когда в 1969 году президент Ричард Никсон вступил в должность, инфляция составила пять процентов. В первые девять месяцев 1979 года она достигла почти одиннадцати процентов. «Инфляция такого масштаба в мирное время не знает прецедентов в истории Америки», – комментировал один специалист из Федерального резерва.
Под гнетом депрессивного десятилетия фондовый рынок рухнул на колени. От бойкого рынка предыдущего десятилетия не осталось и следа. Тучи сгущались, а безопасной гавани, чтобы переждать бурю, нигде было не видно. Месяц за месяцем биржевые цены как бешеные скакали вверх-вниз, никто не мог припомнить подобных перепадов. Доходность по облигациям неуклонно падала, особенно в конце десятилетия, когда Федеральная резервная система (ФРС) активизировала наступление на инфляционную лихорадку и резко повысила процентные ставки. Американским розничным инвесторам пришлось выучить новые слова для своих волнений: волатильность и стагфляция.
Одна из самых надежных стратегий, хранение денег в банке, больше не представлялась разумной. Нормативы Казначейства годами ограничивали проценты для мелких вкладчиков, и только крупные институциональные вкладчики могли заработать процент достаточно высокий, чтобы обогнать инфляцию. Когда ставки процента наконец медленно поползли вверх и для мелких вкладчиков, сбережения и займы населения перетекли в бум кредитования, а это грозило новой бедой. Даже если вам удавалось найти более или менее стабильный банк или депозитное учреждение, одной лишь стабильности было уже недостаточно. Инфляция 1970-х подточила покупательную способность каждого американского доллара, который бережливые граждане отнесли в банк или вложили в облигации.
Погоня за прибылью стала почти навязчивой идеей целого поколения. Если ты не нашел способа получать доход выше прожиточного минимума, значит, отстал навсегда. Инвесторы судорожно ринулись в новоявленные взаимные фонды денежного рынка. Иные уверовали в сложные партнерства, инвестирующие в стремительно дорожавшие нефть и газ или же в серебро и другие драгоценные металлы.
Рассудительные инвесторы в свое время уяснили железную связь между уровнем риска и процентом дохода: чтобы получить доход повыше, надо принимать на себя риски побольше. Корпоративные облигации давали больший процентный доход, чем облигации Казначейства, потому что корпоративные рискованнее, а дядя Сэм уж точно не обанкротится. Мелкие внебиржевые ценные бумаги росли в разы быстрее, чем голубые фишки, но и вероятность того, что они обратятся в ничто, была куда выше. Тут уж ничего не попишешь. Цена, которую смелый платит за высокие прибыли, включает в себя немалый риск и бессонные ночи. Недаром золотое правило гласит: хочешь спокойно спать и не бояться все потерять – не гонись за высокими прибылями.
Парадоксальным образом теперь большие риски ассоциировались скорее с готовностью довольствоваться скромной прибылью. Прежнее правило – высокодоходные инвестиции рискованнее низкодоходных – почему-то утратило силу. В 1970-х традиционная формула прямой зависимости между риском и вознаграждением была переосмыслена с точностью до наоборот. Всем требовалась надежность и доходность – ощутимые спекулятивные прибыли без нервирующей волатильности (в идеале – вообще без треволнений), надежность низкорисковых инвестиций без постепенного вымывания капитала, накопленных за годы средств.
Несбыточные мечты! Однако были счастливчики, которые утверждали, что их мечты сбывались год за годом – благодаря Фрэнку Авеллино и Майклу Бинсу: реальный, стабильный процент, нулевая волатильность. В связи с тем, что отдача от инвестиций у Мэдоффа, как у большинства арбитражных трейдеров той эпохи, колебалась в пределах узкого диапазона, выплата фиксированного процента казалась разумным решением. В какие-то кварталы они выплачивали чуть больше, чем получали у Мэдоффа, а в другие чуть меньше, но в целом баланс сохранялся. И даже если большинство клиентов оставляло начисленный процент расти на своих счетах дальше, мелкие нестыковки со временем никто бы не заметил. Казалось, что Авеллино и Бинс превратили спекулятивное и рискованное дело – инвестирование на фондовом рынке – в плавный и предсказуемый приток доходов, вроде процентов с корпоративных облигаций, и никакого вымывания капитала! А все благодаря устойчивой доходности операций Берни Мэдоффа.