Возвести крупнейшую в истории финансовую пирамиду Мэдоффу позволила нынешняя Уолл-стрит, которую он же сам и помогал строить. Мэдофф играл видную роль в формировании современного фондового рынка, от компьютеризованных торгов NASDAQ до таинственного мира хедж-фондов и повального увлечения опасными играми с деривативами. Он умел распознавать тренды, оценивать возможности, он был одним из авторов пособия для инспекторов службы финансового регулирования и приложил руку к тому, что в финансовой системе возникли слабые места, с которыми мы вынуждены мириться по сей день. И он был плоть от плоти того мира, который сам помог сотворить, – мира, алчущего прибыли без риска, нетерпимого к надзору и контролю, самонадеянно рассчитывающего исключительно на успех, прискорбно беспомощного в предвидении неблагоприятных перемен и эгоистично равнодушного к ущербу, если он касается других.
Если бы жизнь Мэдоффа не была так тесно сплетена с историей Уолл-стрит, ему вряд ли удалось бы проворачивать свою аферу на протяжении стольких лет. Чтобы понять скандал с Мэдоффом, нужно понимать изменчивую форму рынка, в создании которого он принимал непосредственное участие, того самого рынка, который чем дальше, тем больше влияет на наше личное финансовое благополучие, становясь в то же время все менее доступным для понимания большинства из нас. Мэдофф на зависть бойко владел новым языком рынка, тогда как мы все только мечтали его выучить или притворялись, что уже его знаем. В странном новом месте, где ему, казалось, было тепло и уютно, нам холодно и тревожно.
Если он злой чародей, то его могущество стократно умножилось оттого, что мы все пошли за ним в его заколдованный замок.1. Катастрофа на Уолл-стрит
Понедельник, 8 декабря 2008 г
Он готов поставить точку, готов позволить своей гигантской афере рухнуть.
Несмотря на всю его показную уверенность и невозмутимость перед растущим смятением рынка, инвесторы покидают его. Руководители испанских банков, нагрянувшие с визитом на День благодарения, в конце ноября, по-прежнему хотят изъять деньги. Так же, как итальянцы, возглавляющие лондонские фонды Kingate, и управляющие гибралтарским фондом, и голландские начальники фонда на Кайманах, и даже Соня Кон из Вены, одна из тех, на кого он всегда мог положиться. В общей сложности более полутора миллиардов вынь да положь, а ведь это только ничтожная часть всех «донорских» фондов. Прибавьте сюда постоянный отток средств Fairfield Greenwich Group – 980 млн долларов за ноябрь, а теперь еще 580 млн за декабрь.
Если выписать чек на декабрьские возвраты, он будет возвращен как не имеющий покрытия, попросту говоря – фиктивный.
Ему негде занять денег, чтобы покрыть эти изъятия. Банки теперь никому не дают займов и уж точно ничего не дадут такому, как он, среднему оптовому игроку. Доверчивым инвесторам его брокерская фирма может по-прежнему казаться внушительной, но сегодня нервные банкиры и задерганные сотрудники регулирующих и надзорных структур определенно не считают Bernard L. Madoff Investment Securities фирмой «слишком крупной, чтобы потерпеть крах».
На прошлой неделе он звонил адвокату Айку Соркину. Пожалуй, даже такой классный юрист, как Соркин, мало чем сумеет помочь на этом этапе, но адвокат ему явно понадобится. Встречу он назначил на 11.30 пятницы, 12 декабря. Он пока не уверен, что предпринять в первую очередь и когда лучше начать действовать, но до пятницы еще есть время с этим разобраться.
Понедельник, ветреный, холодный день. В своем офисе на девятнадцатом этаже Берни Мэдофф механически начинает работу. Вокруг все до нелепого безмятежно. Черный лак мебели элегантно поблескивает на фоне серебристых ковров и сероватых, тоном темнее, стен, в центре помещения эффектно возвышается лестница. Его фирма занимает восемнадцатый и девятнадцатый этажи «Помады» – характерно закругленной, точь-в-точь как губная помада в тюбике, башни на углу Третьей авеню и Восточной Пятьдесят третьей улицы. Запертые двери семнадцатого этажа скрывают скопление скучных тесных контор (их тоже арендует Мэдофф), связанных с остальной фирмой только лифтами и пожарными лестницами. Именно здесь, вдалеке от залитого светом кабинета Мэдоффа, незримо, но неумолимо разваливается его обман.