Ночной воздух прорезал низкий вой, переходящий в пронзительный визг.
Глаза Рода резко распахнулись. Сирена? В этой культуре?
Звук доносился слева, он поднял взгляд и увидел там замок на вершине холма.
И там, у основания башни, что-то пылало и пронзительно визжало, словно «черный ворон», оплакивающий смерть нескольких патрульных машин.
Посетители в беспорядке выбежали из трактира и столпились во дворе, глазея и тыча пальцами.
— То баньши!
— Снова!
— Нет, все будет хорошо. Разве он не появлялся уже трижды? А королева все жива!
— Векс, — осторожно позвал Род.
— Да, Род.
— Векс, там баньши. На стене замка. Баньши, Векс.
Ответа не было.
Затем за ухом Рода зарычало хриплое гудение, нараставшее до тех пор, пока не стало угрожать разорвать ему голову, и оборвалось…
Род помотал головой и постучал себя по макушке ладонью.
— Придется мне сделать этому парню капитальный ремонт, — пробурчал он. — У него, бывало, случались тихие приступы.
Для Рода было бы глупо идти в конюшню вновь включать Векса, пока во дворе было полно зевак: он бы сильно бросался в глаза.
Поэтому он поднялся в свою комнату полежать, пока все малость не поутихнет; и, конечно, к тому времени, когда двор опустел, Род уже слишком удобно устроился, чтобы брать на себя труд спускаться в конюшню. В любом случае, нет никакой причины включать робота, ночь будет тихой.
В комнате было темно за исключением длинной полосы света самой большой луны, струившегося из окна. Из пивного зала доносилось приглушенное бормотание и клацанье — загулявшие клиенты-полуночники пили допоздна. В комнате Рода было очень мирно.
Однако, не тихо. Большой Том, свернувшийся на тюфяке в ногах постели, храпел как бульдозер на холостом ходу, издавая больше шума во сне, чем учинял бодрствуя.
Вот тут была загадка — Большой Том. Род никогда не участвовал в драке, где его не ударили хотя бы раз. Большой Том всякий раз подставлял себя под удар; и разумеется, он был рослым, но он не должен был оказаться таким неуклюжим. Рослые люди могут быть быстрыми…
Но зачем тогда Большой Том затеял драку?
Чтобы Род взял его слугой?
И что насчет Эдама и Одноухого? Их разговор, кажется, указывал на то, что они были на митинге-накачке у верфи, что означало, в свою очередь, их принадлежность к пролетарской партии. Как там ее называл тот юный демагог? Да, Дом Хлодвига.
Но если Эдам и Одноухий были представительными образчиками, Дом Хлодвига был домом, разделившимся в самом себе. Там, кажется, существовало две фракции: одна, поддерживающая Логайра — юного оратора? — и другая, возглавляемая Пересмешником, кто бы там он ни был. Обычные две фракции, ненасильственная и насильственная, язык и меч.
Так вот, почему вдруг Большому Тому захотелось получить работу дворецкого? Может быть, он хочет подняться по социальной лестнице? Нет, он был не подхалимного типа. Лучшее жалование? Но он, кажется, умеренно преуспевал, как районный тяжеловес.
Чтобы не спускать глаз с Рода?
Род перекатился на бок. Том вполне мог быть немаловажным членом Дома Хлодвига. Но зачем Дому держать его под колпаком? Они ведь не могли ничего подозревать, не так ли?
Если догадка Векса была верна и Дом поддерживала инопланетная сила, они определенно могли что-то заподозрить — не важно как.
Но не позволял ли Род снова разгуляться своей паранойе? У него начисто пропал сон, все мускулы напряглись. Он вздохнул и скатился с постели; теперь он не мог уснуть. Лучше включить Векса и поговорить. Род нуждался в электронной объективности робота, собственной у него было слишком мало.
Большой Том зашевелился и проснулся, когда Род поднял ржавый дверной засов.
— Мастер? Камо грядеши?
— Просто немного тревожусь за своего коня, Большой Том. Думаю пробежаться до конюшни и удостовериться, что конюх обращается с ним правильно. Спи.
С миг Большой Том только пялил глаза.
— Воистину, — произнес он, — вы крайне заботливы, мастер.
Он перевернулся и зарылся головой в складки плаща, используемого в качестве подушки.
— Чтобы так сильно беспокоиться за коня, — сонно пробормотал он и снова захрапел.
Род усмехнулся и выбрался из комнаты.
Он нашел черную лестницу в нескольких шагах — темную и старую, но ближе к конюшне, чем главная дверь.
У подножия лестницы находилась дверь, та, что не часто использовалась — когда он открывал ее, она застонала, словно лягушка-бык в течке.
Двор заливал мягкий, золотистый свет трех лун. Самая большая луна была лишь немногим меньше земной, но располагалась намного ближе; она заполняла собой целых тридцать градусов неба, вечное полнолуние перед равноденствием.