— О, да. Я так и думал, что ты тех же убеждений.
Серебристая ткань со звоном слетела с его плеч и шлепнулась на грудь Рода. Тот поймал ее, отстранил от себя, нахмурясь, проинспектировал ее.
— Ты наденешь кольчужную рубашку, Род Гэллоуглас?
— Я бы скорее надел власяницу, — проворчал Род, но все же втиснулся в железную фуфайку. — Хорошо сидит.
Он проворчал и бросил на кольчужную рубашку гибельный взгляд, но грудь у него выпятилась, плечи распрямились почти так, словно он был на параде.
Его взгляд вонзился в Брома О'Берина.
— Как это так, Бром? Как понимать, что ты возжелал, чтобы мне сошло с рук отсутствие панциря? Ведь я буду без мундира, не так ли?
— Отнюдь, — пророкотал Бром. — Ибо доспехи скрыты под ливреей. И ты единственный человек в гвардии, который не пожелал нагрудного панциря.
Род посмотрел уголком глаза на маленького человечка.
— Откуда ты знаешь, что я не захотел панциря?
Бром тихо хохотнул в бороду.
— Да я же дрался с тобой, Род Гэллоуглас, и ты хорошо дрался со мной, на мой лад. — Улыбка его исчезла. — Нет, ты надел бы доспехи не раньше, чем я.
Род нахмурился, изучая большое бородатое лицо.
— Ты еще не совсем доверяешь мне, не так ли?
Бром улыбнулся, натянуто, с гримасой.
— Род Гэллоуглас, нет такого человека, которому я доверяю, и я смотрю с подозрением на любого гвардейца королевы, пока тот не отдаст свою жизнь, чтобы спасти ее.
Род кивнул.
— И сколько таких?
Глаза Брома прожгли его.
— Семь, — ответил он. — За последний год я стал доверять семерым гвардейцам.
Род дернул левой стороной рта в тяжелой улыбке.
Он поднял серебристо-белый камзол и натянул его.
— Так, значит, если ты действительно высокого мнения обо мне, то можешь позволить мне пробовать пищу королевы и проверять, не отравлена ли она.
— Нет, — проворчал Бром. — Это мое удовольствие, и только мое.
С минуту Род молчал, глядя в глаза коротышки.
— Ну, — произнес он и повернулся застегнуть пурпурный плащ. — Я замечаю, что ты еще жив.
Бром кивнул.
— Хотя несколько раз я был болен — всерьез болен, мой мальчик. Но я способен определить яд на вкус, мне не нужно дожидаться смерти для доказательства. — Он усмехнулся и, пройдя через помещение, хлопнул Рода по одетому в железо животу. — Не тужи, нет причины быть мрачным! Тебе придется сталкиваться всего лишь с мечами и, наверное, время от времени с арбалетами, так что будь бодр и весел.
— О, я просто дрожу от нетерпения, — пробурчал Род.
Бром повернулся кругом и направился к двери.
— А теперь — до палаты королевы! Идем, я покажу тебе твой пост. — Он обернулся, показав на Большого Тома. — Эй, там, ратник Том! Возвращайся к себе в казарму, твой мастер вызовет тебя, если ты понадобишься.
Том взглянул на Рода, испрашивая подтверждения. Род кивнул.
Бром со стуком распахнул дверь и вышел. Род покачал головой, улыбнулся и последовал за ним.
Палата Совета королевы была большой круглой комнатой, заполненной, в основном, огромным круглым столом двадцати футов в диаметре. На южной стороне, восточной и западной находились тяжелые двери, северную занимал зияющий камин, где потрескивал небольшой костер.
Стены были увешаны крикливыми гобеленами и богатыми мехами. Над камином висел огромный щит, украшенный королевским гербом. Потолок был сводчатым, почти куполообразным, и пересекался большими резными балками.
Стол был из полированного орехового дерева. Вокруг него сидели двенадцать Великих Лордов королевства: герцог Медичи, граф Романов, герцог Глостер, князь Борджиа, граф Маршалл, герцог Стюарт, герцог Бурбон, князь Габсбург, граф Тюдор, баронет Раддигор, герцог Савойский и величественный старый седовласый герцог Логайр.
Все были тут, заметил Род, слушая, как герольд зачитывает их имена со свитка — все, кроме королевы, Катарины Плантагенет.
Рядом с каждым из Великих Лордов сидел тощий, жилистый, сморщенный человечек, старичок, у каждого было почти истощенное лицо с горящими голубыми глазами и несколькими прядями волос, гладко зачесанных по кожистому черепу. Советники? — гадал Род. Странно, что все они выглядят настолько схожими…
Все сидели в массивных, изукрашенных резьбой креслах из темного дерева. Более крупное позолоченное кресло стояло пустым в восточной вершине стола.
Зарокотал барабан, заиграла труба, и лорды с советниками поднялись на ноги.
Огромные двойные створки восточной двери широко распахнулись, и в палату вошла Катарина.
Род стоял на посту у западной двери, у него был превосходный обзор, да такой, что вызвал у него перебои в сердце.
Облако серебристых волос вокруг изящно изваянного недовольного лица; большие голубые глаза и розовые губы; стройное детское тело с набухающими грудями и кошачьими бедрами под облегающим шелком, прижимаемым к ней еще туже широким ремнем пояса в виде буквы «Y» от бедер до пола.
Она села в пустующее кресло, положив руки на подлокотники, жестко выпрямив спину, прислонившись к позолоченному дереву.
Бром О'Берин вскочил на табурет справа от нее. Прямо напротив королевы в западной точке стола сидел герцог Логайр. Его советник нагнулся поближе, что-то шепча. Герцог нетерпеливым жестом велел ему заткнуться.
Бром О'Берин кивнул герольду.
— Великий Совет королевы открыт, — провозгласил герольд. — Высокие и великие страны Грамарий собрались. Пусть все среди них, кто добивается восстановления справедливости, подадут сейчас прошение королеве в присутствии равных себе.
Комната наполнилась молчанием.
Герцог Бурбон неловко зашевелился и откашлялся.
Голова Брома повернулась к нему:
— Милорд Бурбон, — прогрохотал он. — Вы будете обращаться к королеве?
Герцог медленно поднялся. Камзол его был украшен гербом лилии, но волосы и усы были белокурыми.
— Ваше Величество. — Герцог степенно поклонился королеве. — И братья мои, лорды. — Он кивнул головой столу вообще, затем поднял подбородок, выпрямил плечи. — Я должен протестовать, — прорычал он.
Катарина накренила спину так, что производила впечатление смотрящей на высокого вельможу сверху вниз.
— Против чего вы должны протестовать, милорд?
Герцог Бурбон опустил взгляд на ореховую поверхность стола.
— Со времен наших предков, прибывших сюда из-за звезд, крестьяне были подданными своих лордов, а лорды были подданными Великих Лордов. Великие Лорды, в свою очередь, были подданными короля… королевы, — поправился он с легким поклоном Катарине.
Губы ее сжались в тугую тонкую строчку, но она проявила выдержку и пренебрегла этим фактом неуважения.
— Сие, — резюмировал герцог, — естественный порядок человечества, дабы каждый человек был подданным человека выше его, дабы правосудие и порядок были заботой лорда; в пределах своего домена он есть и должен быть законом, подчиненным, конечно, королеве.
Снова вежливый кивок Катарине, и снова она стерпела неуважение, но руки ее крепко стиснули подлокотники кресла, так что побелели костяшки пальцев.
— И все же ныне Ваше Величество ниспровергает этот великий и длительный порядок и определяет нам судей, назначенных вами справлять правосудие в наших доменах, вопреки мудрости вашего отца, благородная королева, и его отца допрежь его, и всех ваших предков с начала рода вашего. Если мне дозволительно говорить прямо, я нахожу это почти насмешкой над нашими предками, великими и благородными, и, говоря лично за себя, я не могу потерпеть этого вашего мужлана-подчиненного, который думает помыкать мною в моем собственном доме!
Он закончил речь почти криком, пылая побагровевшим лицом на королеву.
— Вы кончили? — спросила Катарина тоном, который она хранила в леднике именно для такого случая.
Герцог Бурбон медленно склонил голову:
— Да, — и сел.
Катарина на миг закрыла глаза, потом посмотрела на Брома О'Берина и едва заметно кивнула.
Бром встал.
— Кто-нибудь выскажется в поддержку милорда Бурбона?
На ноги поднялся молодой человек с огненно-рыжими волосами.
— Я согласен со всем, что сказал милорд Бурбон. Более того, я добавлю, что королеве было бы не худо обдумать возможность продажности назначенных ею судей; ибо человека, не имеющего ни земель, ни средств, ни родового имени, честь коего надо поддерживать, можно будет легко искусить торговать своим правосудием.