Получив такое поощрение, Большой Том набрал и громкость и темп, Род старался не отставать от него, одновременно сканируя лица зрителей.
Старый герцог попытался глядеть строго и неодобрительно, без особого успеха, впрочем. Позади правого плеча старика стоял высокий молодой человек примерно того же возраста, что и Род. Пока он слушал песню, на губах у него появилась улыбка, а в глазах — блеск, сменив гримасу недовольства, жалости к себе и злости. Старший сын, догадался Род, с сонмом слабостей, на которых мог играть Дюрер.
Было легко выделить вассальных лордов Логайра: все были богато одетыми и сопровождались даже более богато разодетыми жилистыми людьми — советниками, молодчиками Дюрера.
Род испытывал странную уверенность, что все предложенное Дюрером будет поддержано всем югом, с одним несогласным — Логайром.
Но Логайр, конечно, имел на один голос больше, чем все вассальные лорды вместе взятые. Род вспомнил непрошенное обещание Логайра Катарине:
«Пока я жив, королеве не будет учинено никакого вреда…»
Пока я жив…
Представление имело буквально громовой эффект. Род сумел удержать его скорее на фривольном, чем на политическом уровне, идя по тонкой грани между рискованным и порнографическим.
Зрителям это очень понравилось. Род решил, что немузыкальный слух был, должно быть, генетической доминантой на Грамарие. Он заметил также, что взоры всех служанок были прикованы к нему и Большому Тому, и он все еще пытался понять, почему.
Однако это, кажется, не причиняло никакого вреда эго Большого Тома.
Но время от времени один из советников задавал вопрос, от которого нельзя было отделаться, и когда Род отвечал слухами, что Дом Хлодвига поднимается против королевы, в их глазах вспыхивала бешеная радость.
Это-то он, по крайней мере, понимал. В революции важно начать ее, контроль над ней всегда можно захватить позже.
Понимать-то он понимал, но теперь, по окончании пения, когда он шел на сеновал, временно предоставленный в его с Томом распоряжение, он все еще размышлял о выражении лиц служанок, когда они смотрели на Тома. Он был совершенно уверен, что сие что-то значило — он ожидал обнаружить полностью занятый сеновал к тому времени, когда прибудет туда, поскольку Большой Том пошел первым.
Но такой взгляд не мог означать то же самое, когда относился к нему самому — если занятие менестреля не имело куда большего престижа, чем он ожидал.
Поэтому, в общем и целом, он был скорее смущен, чем удивлен, когда одна из служанок перехватила его с чашей для пива.
— Мазь для пересохшего горла, мастер менестрель, — предложила она, с сияющим взором протягивая ему чашу.
Он посмотрел на нее уголком глаза и неохотно принял чашу: не было нужды в плохих манерах, не так ли?
— И, — тихонько произнесла она, когда он выпил, — тепло для вашей постели, если вам угодно.
Род поперхнулся, опустил чашу и прожег ее взглядом, потом быстро оглядел ее с ног до головы.
Она была пышной, с высокими грудями и широким полногубым ртом — очень похожа на Гвендайлон в некоторых отношениях…
Охваченный вдруг подозрением, Род посмотрел на нее внимательнее, но нет, наружные углы глаз у этой девушки смотрели вверх, и нос был прямым и длинным, а не курносым, кроме того глаза и волосы у нее были черными.
Он криво улыбнулся, выпил то, что было в чаше, и вернул ее.
— Спасибо тебе, девушка, премного благодарен.
Показательно, что она обратилась к нему, а не к Большому Тому, подумал он. Том был, безусловно, более привлекательным образчиком мужчины, но Род явно был тем, кто обладал определенным статусом. Сука, как и все они, подумал он, ей наплевать, кто он, лишь бы его положение — то, чем он является — было выше, чем у нее.
— Спасибо тебе, — снова поблагодарил он. — Но я слишком долго был в дороге и едва не валюсь с ног от усталости.
Очень хорошая речь, подумал он. И на здоровье, пусть себе будет невысокого мнения о моей мужественности. По крайней мере, оставит меня в покое.
Служанка опустила глаза, закусив губу:
— Как угодно, добрый мастер, — и повернулась прочь, оставив Рода пялиться ей вслед.
Ну, не потребовалось долго отвязываться. Если подумать, он был немножко унижен… но не было ли легкого намека на торжество в ее глазах, искорки радости?
Род продолжил свой путь, гадая, не ступил ли он непредумышленно на страницы макиавеллиевского учебника.
Дверь на сеновал, как и предполагал Род, была закрыта, приглушенный женский визг, а затем басовитый смех Тома еще больше подтвердили его догадки.
Поэтому он философски пожал плечами, перекинул лютню через плечо и снова свернул на длинную винтовую лестницу. В любом случае, он мог хорошо воспользоваться временем. Замок столь явно был построен параноиком, что наверняка должен иметь тайные ходы.
Насвистывая, он фланировал по главному коридору. Гранитные стены были выкрашены охрой, украшены то тут, то там доспехами и гобеленами, некоторые из коих были огромными и тянулись от пола до потолка. Род старательно отметил в уме их местоположение. Они очень легко могли скрывать потайные двери.
Главный коридор пересекали под прямым углам двенадцать коридоров поменьше. Когда он приблизился к седьмому, то заметил, что его шаги, кажется, приобрели эхо — очень любопытное эхо, делавшее два шага на каждый его. Он остановился посмотреть на гобелен, эхо сделало еще два шага и тоже остановилось. Поглядев уголком глаза, Род уловил мелькнувшее богато разодетое чучело, ему подумалось, что он узнал Дюрера, но по периферийному зрению судить было трудно.
Он отвернулся и прошествовал дальше, насвистывая под нос «Я и моя тень». Эхо тронулось снова.
Ну, Род был умеренно общительным, он вообще-то не возражал против компании. Но можно спокойно держать пари, что ему не узнать слишком много с Дюрером на хвосте. Следовательно, он должен вычислить какой-то способ оторваться от своего спутника. Это будет нелегко, поскольку Дюрер наверняка знает весь замок вдоль и поперек, в то время как Род не знал его вовсе.
Но девятый коридор казался вроде бы самым пригодным для этой цели — он был неосвещенным. Странно, подумал Род. Во всех других коридорах факелы горели через каждые несколько шагов. Но в этом было темно, как в Карлсбаде до приезда туристов, в нем также лежал густой покров пыли без единого отпечатка следов. С потолка густо свисала паутина, по стенам тянулись влажные дорожки, питающие водой пятна мха.
Но главной чертой была тьма. Он оставил премилый след в пыли, но тьма давала шанс нырнуть в какую-нибудь комнату или боковой коридор, к тому же Дюрер не сможет удачно притворяться, что он просто случайно шел той же дорогой.
Род свернул по коридору, зачихав в поднятой им туче пыли, и услышал за спиной неожиданные торопливые шаги. В плечо ему впились когти, он повернулся к человеку, готовый к удару.
Да, это был Дюрер, прожигающий Рода взглядом с его обычной смесью ненависти и подозрения.
— Что ты здесь ищешь? — прохрипел он.
Род стряхнул с плеча костлявую руку и прислонился к стене.
— Ничего в особенности, просто осматриваюсь. У меня в данный момент не слишком много занятий, если ты не хочешь песню.
— Черт бы подрал твои кошачьи концерты! — огрызнулся Дюрер. — И можешь бросить прикидываться менестрелем, я признал в тебе то, что ты есть.
— Вот как? — поднял бровь Род. — Почему ты так считаешь, может, я и в самом деле менестрель?
— Я слышал твое пение. А теперь ступай в свою комнату, если у тебя нигде больше нет дела.
Род почесал нос.
— А — насчет этой комнаты, — деликатно сказал он. — Мой спутник, кажется, нашел, э, лучшее употребление для нее, чем спальня. Так что я, своего рода, э, оставлен на холодке, если ты меня понимаешь.
— Разложение! — прошипел советник.
— Нет, я подозреваю, что Большой Том занимается этим в очень здоровой манере. А поскольку мне в данный момент негде остановиться, то я подумал, что никто не будет возражать, если я прогуляюсь.
Дюрер прожег его взглядом, словно лучом лазера. Затем, очень нехотя, отступил на шаг-другой.
— Верно, — сказал он, — здесь нет никакой тайны, чтобы ты совал свой нос.