— И что вам помешало?
Джон-Том легко нашел в душе сочувствие к этим явно подавленным и растерянным музыкантам. Не будь у космоса совершенно особых планов насчет него самого, его судьба могла сложиться подобным же образом.
— Что помешало? — Хилл рассеянно сдирал кору с сучка. — Все запорол один чудик, наш солист. Вот так-то, дядя. Мы, типа, даем телевизионщикам первое интервью, презентуем свеженький клип, а Гольдблюм, урод, — ноль внимания на все. Знай себе пялится на смазливую ассистентку. Как только прощаемся с репортерами, он сваливает. «У нас разные взгляды на творчество» — вот и все, что мы от него слышим. Та крошка, ассистентка, шепнула ему на ухо какую-то белиберду, и она добралась до мозгов, прикинь. И как еще ухитрилась отыскать мозги в черепушке у Гольдблюма — вот вопрос! Я это к чему? А к тому, что где ты впритык к записи найдешь другого еврейско-вьетнамского солиста? Продюсер с каждым часом все смурнее, и надо хватать первого встречного, или, типа, хана контракту. Продюсер этот — вшивый радикал, ну, ты меня понимаешь. Ему или сразу все, или ничего никогда.
— Ну, мы и тиснули в «Войсе» объяву, мол, срочно требуется, и так далее, — огорченно добавил Газерс. — Эх, дядя, кто только к нам не просился конкретно! Да вот только маловато среди них певцов. А может, вся беда в том, что нас время поджимало.
— Еще как поджимало, — пробормотал Циммерман.
— Ну, короче, — продолжал Газерс, — объявился этот парняга. На вывеску — не Ален Делон, но и не чудище Франкенштейна. Ростом невеличка, не семи пядей во лбу, но мы решили, что для солиста это не главное. Короче, получаем мы длинный список его достоинств, и выглядит он будьте нате. Правда, будьте нате даже чересчур, но больше никто не клюет, да и со временем катастрофа. Ну, ты понимаешь. Мы собирались в понедельник первым делом записать две дорожки. Ну а он говорит: положитесь на меня, орлы, не дергайтесь, давайте текст, а я подскочу в срок. Ну, мы ему даем бумажки и пленки и в понедельник все собираемся у Майка в домашней студии звукозаписи.
Циммерман закатил глаза.
— Там два техника уже скучают, — продолжал Газерс, — Майк рвет удила, мы настраиваемся и начинаем, а эта задница с ушами, Хинкель, с дурацкой сволочной улыбочкой кивает и разевает пасть. В натуре разевает! Я к тому, что это надо было слышать!
— Его счастье, что не слышал.
Циммерман состроил выразительную мину.
— Че не слышал?
Маджа наконец захватил рассказ незнакомцев.
— Голос его, приятель. Голос!
Газерс неистово кивал.
— О парнях, которым петь не дано, моя бабушка так говорила: «не могут нести тунца в корзинке». Так вот: этому Хинкелю, чтоб ты знал, даже пустую корзинку не поднять.
— Кошмар — это еще мягко сказано, приятель, — разволновался Циммерман. — Хинкель — король петухов. Хуже просто некуда!
Воспоминание вынудило Газерса скривиться.
— Вести он не может, подтягивать не может, фразу пропеть не может, даже подделаться не может. Очень сомневаюсь, что он хоть одну ноту знает. Майк с техниками даже не сразу просекли, что он мнит свой вопеж пением. Скоро вся студия покатывалась со смеху — какая уж тут работа.
А самое удивительное — этот олух думал, что все идет как надо! Не врубался конкретно, почему все техники ржут, а у нас волосы дыбом. Спрашивает, чего это мы не играем, ведь он только-только распелся.
— Ага, так и сказал. — Даже сейчас Хилл не мог поверить в реальность происшедшего. — «Только-только распелся».
— На него смотреть спокойно никто не мог, — продолжал Газерс. — Может, я и зря к нему так суров, но ведь этот козел подвел и нас, и Майка, и техников, и ребят, которые платили, ну, ты понимаешь. У нас ведь времени оставалось кот наплакал, и деньжат наскрести уже негде. Вот мы его и вышвырнули. Прямо как в кино: схватили за рубашку и штаны, и — с лестницы.
— И че потом? — поинтересовался Мадж.
Хилл глубоко вздохнул:
— Ну, типа: импровизировали, как могли. Поочередно с Джимми выдавали вокал. Мы не певцы, но рядом с Хинкелем — Ковердэйл и Пэйдж.
— А с ним что стало? — спросил Джон-Том.
Хилл и Газерс переглянулись.
— Пару месяцев мы его не видели, — ответил гитарист. — Играли от случая к случаю на вечеринках. Конкретно, брали, что подворачивалось, бабки лишними никогда не бывают, да и на людях не вредно показаться лишний раз. Как-то раз подрядились в один клуб в центре города. Ожидалось, что там будет куча промышленников. Все прошло тип-топ. Едем мы домой по мосту в фургоне Феликса, ну и, понятное дело, поздравляем друг дружку — заключили на вечеринке пару-тройку вполне приличных контрактов. И тут вдруг весь Истривер делает, как Габриэл.