— Язык вырожденцев. Они, это племя то есть, очень дикие.
— По облаве этого не скажешь, — проворчал Мадж.
— Они решают, что с нами делать.
Самый рослый мангуст приказал освободить пленников. Кто-то дернул за потайную веревку, и четверо путешественников кувырком полетели в мелкую воду. Джон-Том попытался выставить посох, но крадуны опередили его, пригрозив довольно впечатляющим копьем. Друзьям связали руки, обезоружили и повели в лес. Мадж и Виджи по пути состязались в том, кто придумает самое многоэтажное оскорбление в адрес туземцев.
Огромный рост Джон-Тома произвел на дикарей впечатление, но благоговения не вызвал. Со всех сторон десятки краду-нов забивали выловленных крокодилов, превратив берега в натуральную бойню: они резали, спускали кровь и свежевали, работая быстро и ловко. Джон-Том мысленно возблагодарил небо, что у него кожа чересчур тонка, чтобы представлять интерес.
— Что они хотят с нами сделать?
В голосе Виджи звучала лишь озабоченность; повода паниковать пока что не было.
— Не ведаю. Мы стараемся держаться подальше от этих мест, мои дружки и я то есть. Они говорят о еде.
— Это не вдохновляет, — буркнул Мадж.
— Когда они отвернутся, надо попробовать вырваться, — предложил Джон-Том.
— Это со связанными-то руками? — Виджи одарила его такой улыбкой, будто он малолетний дебил. — Погляди, как они управляются с ножами! Я уверена, что с копьями — ничуть не хуже. Мы не пробежим и двадцати шагов.
Река осталась далеко позади, теперь они пробирались через кусты. Попутчиков Джон-Тома это ничуть не беспокоило, а вот его то и дело царапали иглы и попадающиеся по дороге шипы.
К вечеру их привели в деревню. Здешние строения не отличались архитектурной изысканностью родины Перестраховщика, зато выглядели куда опрятнее.
На пожилом мангусте, вышедшем из самой большой хижины поприветствовать охотников, был надет чрезвычайно замысловатый головной убор. Джон-Том с удовольствием расхохотался бы над нелепым видом вождя и сопровождающих его норок, если бы морда крадуна не говорила о том, что этот тип, не раздумывая, прикажет изрубить пленников в капусту, начиная с ног и понемногу продвигаясь кверху. Это не игра, и тут уж не до шуток.
Старший охотник мангуст приблизился к вождю, старейшине, премьер-министру — или как там звали местного босса — и заговорил. Перестраховщик насторожил уши, пытаясь разобрать слова.
— Они решают, боги мы или нет, и как нас лучше почтить, правда? — саркастически заметила Виджи.
— Боюсь, нет. Сдается мне, они решают, кто из нас вкуснее, — Он глянул на Джон-Тома. — Сдается, удача улыбнется тебе, Джон-Том, поскольку на твоих костях больше мяса.
— Они не могут так поступить, я отказываюсь быть съеденным. Не для того я целый год сражался с пертурбаторами, чародеями, демонами и пиратами, чтобы найти бесславный конец в кастрюле!
— Можешь сказать им об этом, но не думаю, что они расчувствуются. — Енот пожал плечами.
Джон-Том напрягся, когда острые наконечники копий приблизились к нему, и не выдержал:
— Да поговори же с ними, черт подери! Скажи, что я могучий волшебник. Растолкуй им, кто такой чаропевец.
— Попробую, но ты особо не обольщайся. — Перестраховщик сделал шаг вперед.
Главный охотник и вождь повернулись к нему, и енот заговорил — хоть и не без труда, запинаясь, но вполне сносно. Судя по выражению морд туземцев, Перестраховщик изъяснялся понятным для них языком.
Когда енот закончил речь, наступило недолгое молчание. Потом вождь, оттолкнув Перестраховщика, вышел вперед и оглядел Джон-Тома с новым интересом. Самый рослый из соотечественников, он едва доставал человеку до пояса. Ощутив, что вождь тычет ему пальцем в живот, Джон-Том изо всех сил постарался не отшатнуться.
Вождь повернул голову и через плечо бросил Перестраховщику несколько слов. Тот сглотнул и перевел:
— Он, вождь то есть, говорит, что ты, наверно, очень сладкий, но он не хочет есть колдуна. Он хочет знать, какое волшебство ты можешь сотворить.
— Скажи ему, что я могу выполнить сокровенную мечту всех жителей деревни, дать им то, чего они хотят больше всего на свете.
Мадж только рот разинул.
— Ты что, приятель, совсем с катушек слетел? Это офигенно трудное дело даже для дуары, не говоря уж об этой лире недоношенной, на которой ты бренчишь теперь.
— Не волнуйся, Мадж, я знаю, что говорю. Перестраховщик, переводи.