- Чертовски верно! - прохрипел Род. - Как им это удавалось?
- Благодаря посвящению себя богу, - объяснил с блаженной улыбкой Саймон - и благодаря постоянной памяти, что Он, Путь Его важнее их самих или их гордости, даже чести.
- Их чести? - одеревенел, уставясь на него Род. - Эй-эй! Не хочешь же ты сказать, будто они думали, что Бог желает им быть униженными!
Саймон покачал головой. - Нет, совсем наоборот! Они уповали на то, что Бог такого не допустит! Род испытал потихоньку накатывающее на него предчувствие. Он наблюдал уголками глаз за Саймоном.
- Как предполагалось ему это сделать? - Дав им знать внутренне, какие деяния тоже совершать, а какие не тоже. И тогда, даже если человек воздерживался совершать какое-то деяние, которого от него ожидали другие люди, он все же мог считать себя достойным, хотя б собратья и глумились над ним. Таким образом, он мог гордо держать голову - ибо конечном-то итоге, унижение заключается в тебе самом, а не том, чем тебя покарали собратья.
Род нахмурился, - Ты пытаешься сказать мне, что человек может спасти лицо, даже если все прочие презрительно тычут в него пальцами?
- Саймон покачал головой. - Такого не требуется. Если какой-то человек устранится от ссоры, а другой высмеет его за это, то первому нужно лишь сказать: "Мой Бог сего не желает", - и другой поймет, и будет уважать его за воздержанность. На самом-то деле первому, даже не понадобиться говорить этого вслух, нужно лишь сказать про себя, в душе.
- Мой бог повелел мне возлюбить ближнего своего, - Он посмотрел Роду прямо в глаза. - Ибо эта "честь", которой ты дорожишь, это "лицо", о котором ты говоришь, есть всего лишь твое мнение о себе. Обычно мы полагаем, что дело в том, как думают о нас другие, но это не так. Просто большинство из нас столь мало себя уважают, что мы считаем мнение о нас других более важным, чем свое собственное.
И почему нам нужно спасать свой лик - свое "лицо", каковое понятие означает всего лишь то, чего видят в нас другие. Нам это известно только из того, что они о нас думают - так что наше "лицо", если толком разобраться, есть ничто иное, как мнение с нас других. Мы считаем, что должны требовать от других уважения, или не сможем сами себя уважать
Он, улыбаясь, покачал головой. - Но это представление, как ты понимаешь, ложно.
- Если какой-то человек действительно придерживается о себе высокого мнения, то его не станет волновать, чего о нем думают другие, если он знает, что он хорош.
Сидевший в телеге Фларан нетерпеливо заерзал. Он следил за разговором издали, и ему похоже, не понравилось принятое им направление.
Саймон кивнул, пылая взором. - Верно, верно! И все же способны на такое немногие. Немногие столь уверены в себе, что их собственное мнение значит для них больше, чем уважение всех остальных собратьев.
- Что означает, - подчеркнул Род - на самом деле они не столь уж сильно верят в себя - иначе им не требовалось бы устраивать такой спектакль из своего предполагаемого превосходства.
- Это верно, во всех смыслах. Нет, большинство из нас, чтобы иметь хоть какое-то собственное достоинство должны полагаться на чей-то авторитет, почитаемый выше нашего, подтверждающий наше мнение. Чем бы он ни был: законом, философией или Богом. Тогда, если ты вспылишь и занесешь руку сокрушить меня, а я, в гневе, положу свою руку на кинжал - один из нас должен отступить, чтобы обойтись без членовредительства.
- Да. - согласился Род. - Но что произойдет, если ни один из нас не захочет уступить? Мы же потеряем лицо, потеряем честь.
Саймон кивнул. - Но если я могу сказать "Я не ударю, ибо Господь мой велит возлюбить врагов моих" - тогда я смогу убрать свой кинжал в ножны, отойти, и не снижать свое мнение о себе. - Его улыбка стала теплее. - Таким образом, да будет мне Бог "спасением лика".
Род медленно кивнул. - Я могу понять, что из этого выйдет. Но тебе требуется быть настоящим верующим.
- В самом деле, - вздохнул Саймон, и покачал головой. - Эта задача для святого, друг Оуэн, а я не из таких,
У Рода имелось на этот счет собственное мнение.
- Достаточно было и покоя монахов, коим я настолько проникся, что когда наступила весна, и ко мне пришел селянин, умоляя вылечить его корову, которая должна была отелиться да заболела - я от своего одиночества очень обрадовался его обществу.
Я перегнал ему нужные травы и отправил его домой. Через несколько недель явился еще один, а потом еще, и еще. Я приветствовал их общество и старался завоевать их приязнь - и все же не завоевал того, чему научился у любезных братьев - что сами люди важнее их действий или неосторожных слов. Таким образом я научился обуздывать свой гнев, и никогда не открывать в сердцах ничего, что я мог узнать из их мыслей. Ох, и нелегкие же то были времена: хотя уста их разговаривали вежливо, в головах у них могли быть оскорбления того, к чьей помощи они прибегали.
- Он улыбнулся, позабавленный воспоминаниями о самом себе, солидном трактирщике в роли рьяного анахорета.
- И все же я не забывал, что они мои собратья, и поэтому дороги. Время от времени меня одолевало сильное искушение сказать им, что унизит их скрытую правду о самих себе, которые заставила бы их съежиться. Но я воздерживался и всегда помнил, что их надо любить. Я помогал всем, от бедного крестьянина до деревенского попа, который сперва счел меня вызовом своему авторитету, но потом стал уважать меня.
- Да, - улыбнулся повеселевший Род. - Полагаю, что ты способен иметь дело с теми, кто носит свой авторитет словно мантию.
- Да, - подался вперед Саймон. - Так же, как это сделал я, можешь сделать и ты.
Род на минуту взглянул на Него, а затем отвернулся. Чтобы не встречаться взглядом с Саймоном он направился к дороге. - Нужно сдерживать свой гнев, даже по отношению к такой гнили как Альфар?
- Он покачал головой. - Я не могу понять, как это можно, в отношении того, кто причинил стольким людям столько несчастий!
При упоминании имени Альфара, Фларан вылез из телеги и присоединился к ним.
- Выпускай свой гнев на деяния, - негромко предложил Саймон - но не на человека.