Джеффри открыл рот и был готов ответить.
Гвен прикрыла его губы ладонью:
— Нет-нет, сначала подумайте хорошенько, а уж потом отвечайте! Наверное, это покажется вам забавным приключением, но лишь до тех пор, пока не станет по-настоящему страшно! А тогда ничего веселого не останется. — Она встретилась взглядом с Родом. — Ваш отец прекрасно знает, как это бывает, потому что ему не раз грозила опасность. И если он говорит, что здесь опасно, стало быть, эта опасность страшна для вас, она способна вас погубить.
Дети присмирели. Судя по тому, как они смотрели на мать, было похоже, что они поняли ее.
— А ты, муж мой, будь рассудителен, — сказала Гвен и посмотрела на Рода в упор. — Те противники, которых Альфар посылал против нас до сих пор, вряд ли могли помериться с нами силами. Вот если бы Альфар обрушил на нас всю свою силу — это, пожалуй, могло бы стать опасно, однако я сомневаюсь, что он рискнет и поступит так. Он не ведает, какова истинная сила нашего семейства, и потому будет выставлять против нас лишь часть своего войска. Если бы он и вправду вздумал бросить против нас всю армию, нам бы следовало спастись бегством, но покуда он натравливает на нас одних только ведьм, верховному чародею и его семье бояться нечего.
— Ну да, это просто детские игры, верно? — хмыкнул Род.
— Не могу поспорить с тобой, — кивнула Гвен. — Для наших детей это неплохая учеба.
— Так-так… — нахмурился Род. — Он нас проверяет, испытывает, верно?
Джеффри вытаращил глаза:
— Папа! Ну ты даешь! Как же я раньше не додумался до этого?
— Все дело в жизненном опыте, — объяснил Род. — Однако это означает, что всякий раз против нас будут обращены более серьезные силы, и так будет происходить до тех пор, пока Альфар не решит, что досконально изучил наши возможности. Вот тогда-то он направит против нас войско, вдвое превосходящее нас по силе — так, для верности.
Джеффри задумался:
— Если так… то нам следует драться с нашими противниками вполсилы, а то и слабее.
Род кивнул:
— А пока мы вели себя не совсем так.
— Значит, нам можно остаться? — воскликнула Корделия и от радости запрыгала на месте.
Род свирепо сдвинул брови и устремил на детей строгий-престрогий взгляд.
Они выстроились в ряд, смиренно сложили ладони перед грудью, чуть склонили головы.
— Вы даете мне честное слово, что когда в следующий раз я велю вам отправляться домой, вы так и сделаете?
— О да, папочка, да, да! — вразнобой воскликнули дети.
— Улетим, умчимся, как птички! — пропела Корделия.
— Пап, если бы этот колдун был такой уж страшный, мы бы сами не захотели оставаться, — заверил Рода Магнус.
— А ты, стало быть, считаешь, что он не страшный? — сверля старшего сына взглядом, вопросил Род.
— Ну…
— Ладно, не надо. — Род предостерегающе поднял руку. — Вы мне пообещали. Считайте, что вы остаетесь на борту — по крайней мере до следующего нападения врагов. Но если появится хоть малейшая опасность, вы немедленно отправитесь домой!
— Домой! — хором повторили дети.
— Похоже, вы мне не больно-то верите, — хмыкнул Род и обернулся к Гвен. — Ну а ты? Ты обещаешь вернуться?
— Я буду заботиться о тебе, как заботилась всегда, господин мой, — решительно заявила Гвен.
— Вот этого я и боялся, — вздохнул Род. — Ну что ж, боюсь, что мне придется этим удовлетвориться. Пошли, ребята, Разобьем лагерь.
Гвен, довольно вздохнув, запрокинула голову назад:
— Ах, как приятно снова полетать!
— Рад за тебя, — процедил сквозь зубы Род, крепче сжал рукоятку метлы и сглотнул подступивший к горлу ком. Он предпочитал летать внутри симпатичного, теплого и удобного звездолета, где имелись мягкое кресло и автоматический бар. — Верхом на помеле — это хорошо для птичек. А вообще-то… вряд ли бы и птички согласились на него садиться.
— Еще как согласились бы, папочка! — С ними поравнялась Корделия. На рукоятке ее метлы сидела малиновка и весело щебетала.
Род завистливо глянул на птичку.
— Странных подружек ты заводишь, — буркнул он.
Мимо пролетел Грегори, сделал сальто-мортале, оглянулся и помахал рукой на прощание.
— Выпендрежник, — проворчал Род, но сердце его запело при виде улыбки на мордашке обычно серьезного младшего сына. Так приятно было видеть его таким, каким положено быть ребенку трех лет от роду.