— Мы принадлежим к этой Церкви, — тихо проговорил Магнус. — Мы верим в то, что Отец, Сын и Святой Дух существуют по отдельности и в одно и то же время едины, и каждый из Них — единый и совершенный Бог.
Робле вытаращил глаза.
— Но как же такое может быть?
— А как у любого треугольника — три стороны? Но это, конечно, слишком упрощенный пример. Нам, смертным, до этого своим умом не додуматься, — признался Магнус и тут же задумался, не из–за того ли это, что человеческий разум способен постигать только три измерения. «Нет, — решил он, — дело не только в этом. Видимо, это лишь одно из многого, что не дано человеку».
— Есть и другие различия, — добавил Род. — Но самое главное вот что: что бы вам ни говорили ваши церковники во главе с епископом, вы должны знать — та Церковь, которая вами тут правит, не истинная Римская католическая церковь. Честно говоря, мы с сыном гадали, откуда вообще взялась эта община.
Робле запрокинул голову, уставился в одну точку.
— Ну, про это каждому из нас втолковали и втолковывают.
Род посмотрел на Магнуса.
— Хотелось бы послушать.
Магнус кивнул. Пусть старик говорит — может быть, это могло помочь ему хоть ненадолго отвлечься от тоски по сыну.
— Ну ежели вам интересно… — медленно протянул Робле.
Магнус подлил ему эля.
— Спасибочки. — Робле улыбнулся и начал рассказ, являвший собой историю деревни.
— Эта деревня, люди добрые, была выстроена горсткой людей, которые отыскали в Библии какие–то строки, из–за которых уверовали, что церковь в большом мире греховна.
Род кивнул.
17–Чародсйский рок
— Наверное, среди них был кто–то главный, кто указал на это остальным?
— Угу. Его звали Елеазар, и его по сей день почитают святым. Он позвал всех поборников чистой веры уйти вместе с ним в лес. И ушел.
«А за ним по пятам небось отправился шериф», — мысленно сказал Магнусу Род. Губы молодого человека дрогнули в усмешке, но он тут же приобрел серьезный вид и стал самым внимательным образом слушать рассказ Робле.
— Народ потянулся в лес, — продолжал свое повествование крестьянин. — В наших сказаниях говорится о том, что люди убегали по двое–трое — боялись, как бы за ними не послали воинов. Беглецы нашли Елеазара там, где он устроил свой приют отшельника, — у большой скалы в чаще леса, а потом все вместе отправились искать такое место, где бы они могли жить и исповедовать ту веру, какую хотели.
— Или какую хотел исповедовать Елеазар, — пробурчал себе под нос Род.
Робле глянул на него и невесело усмехнулся.
— Ну да. Они скитались по лесу несколько недель и в конце концов нашли эту поляну — то место, где теперь стоят церковь и школа. Вырубили лес вокруг, засеяли поля и стали жить–поживать в ладу друг с другом.
Род кивнул.
— В это я склонен поверить. В конце концов Елеазар выбрал только тех, кто был с ним согласен. Все верили в одно и то же, потому и не было недовольных.
— Поначалу, наверное, не было, — согласился Робле. — Да только ведь люди хотели вообще без церковников жить, понимаете?
— Понимаю, — улыбнулся Магнус. — Мало кто из священнослужителей пожелал бы командовать войском, которое полагает, что Церковь ошибается.
— Вот–вот. Прошло лет десять. Женщины стали думать, что им трудно растить детей, которых священник не учит тому, что такое добро, а что такое зло. Так они отчаялись, что стали упрашивать Елеазара, чтобы он пошел и разыскал им священника. Некоторые и вообще стали роптать и говорить, что жить посреди леса слишком тяжко, что без церкви никак нельзя, а потом принялись приставать к мужьям, чтобы те увели их обратно в родные деревни.
— Но их мужья были беглыми крепостными и знали, что их сурово накажут, — вставил Род.
— Угу. Или хуже того — казнят. Чтобы усмирить народ, Елеазар пошел и где–то разыскал священника, который был с ним согласен.
— Ловкий маневр… — медленно протянул Род. — И кого же он нашел?
— А себя самого и нашел. Его не было несколько месяцев, а вернулся он в облачении и всем сообщил радостную весть — будто бы аббат, настоятель монастыря, решил, что он достоин духовного сана, и послал его обратно, дабы он служил здесь.
— Неужели так и было? — тихо проговорил Магнус.
— Сильно сомневаюсь, — мысленно ответил на его вопрос Род. Его неожиданно осенило: — То есть он сказал, что так было, а иначе он бы утратил власть над людьми.
— Точно. А больше всего Елеазару хотелось власти, верно? Власти над собственной грязной лужицей.
— И стали люди жить спокойно и счастливо, — продолжал Робле, не скрывая насмешки. — Ведь у них появился священник, который повел их к Царству Небесному.
— И говорил им, как вести себя в Земном.
— Угу. А потом Елеазар состарился и стал бояться за свою паству. Ему не хотелось, чтобы после его смерти люди остались без пастыря.
— И он опять наведался в большой мир?
— Точно. И вернулся один — но на голове у него была митра, а в руках — распятие.
Род вытаращил глаза.
— С регалиями епископа вернулся?
— Ну да. Ведь только аббат и епископ могут рукоположить священника. Стало быть, выходило, что аббат из монастыря назначил Елеазара Епископом Леса, дабы он мог рукополагать новых священников сам, без нужды отправляться в долгие странствия.
— Как это было предусмотрительно со стороны аббата, — пробормотал Магнус.
— И Елеазар рукоположил нового священника, кюре. Выбрал самого истового из парней–алтарников, обучил его грамоте и всему прочему, что полагается знать священнику…
«Здесь следует отметить, — подумал Род, — что остальные люди понятия не имели о том, что полагается знать священнику».
— …и еще Елеазар тут семинарию устроил, — продолжал Робле. — Школу, стало быть, для священников. Отбирал юношей, которых тянуло к священнослужительству…
— А эти юноши, случаем, были не сыновьями тех людей, которые более других благоволили к епископу, а?
— Насчет первого епископа не скажу, но на моей памяти все так и выходило, как вы, сударь, говорите. А как иначе может быть? Самые преданные — это всегда сыновья самых набожных. Опора Церкви, знаете ли, готовы все свое времечко служению отдавать…
По мнению Рода, это были те люди, которые более других выслуживались перед церковниками. Неприятно было вновь осознавать, что и в такой маленькой, уединенной деревушке воцарилась обычная приходская политика и мало- помалу сформировалась элита.
— Насколько я понимаю, кюре затем унаследовал престол епископа?
— Да. Лежа на смертном одре, Елеазар передал кюре распятие и митру. Новый епископ заметил, что некоторые молодые женщины столь же искренни в вере, как он сам, и тогда он основал обитель. Туда пришли самые чистые, самые верующие, избравшие для себя путь безбрачия. Разве они не святые?
— Верно, — сказал Род. — Молитвы и безбрачие — это, конечно, важно, почтенный Робле, но намного важнее дух закона, а не буква. Разве эти люди живут так, будто благо других для них превыше всего? Разве они участливы? Разве терпеливы?
Робле вздохнул.
— Христос говорил, что самая главная из заповедей — любить Господа Бога нашего всем сердцем, всей душой, всем разумом, а вторая заповедь гласит, что мы должны возлюбить ближних, как самих себя. Стало быть, получается, что Вера выше Любви, и тогда выходит, что священники правы, когда ругают тех, чья вера слаба. Они гневаются — и их гнев праведен, ибо они люди святые, а наказания для грешников — в них нет несправедливости, нет ненависти.
— Есть еще милосердие на свете, — заметил Магнус.
— Есть–то оно, может, и есть, да только оберегать паству — это важнее. Они как говорят, церковники? Они говорят, что должны истреблять всякую ересь вроде моей, чтобы овец, дескать, от волков уберечь. А потому надо повиноваться, исполнять всякое слово церковников.