От этой мысли Магнусу стало зябко.
— Он станет могущественнейшим из чародеев.
— Да. Но это — в будущем. А пока он просто счастлив. Ну если не счастлив, то по крайней мере доволен.
Магнуса поразило то, как брат разграничил понятия, но он не попросил Грегори уточнить, как именно мальчик понимает, что такое счастье, а что — удовольствие.
8
Род присмотрелся. Присмотрелся лучше и вытаращил глаза. Ну точно, это был Магнус. Это он подъезжал верхом на коне к деревенской площади. Но откуда во взгляде у его сына взялась такая холодная решимость? Что с ним произошло в лесу?
Род понял, что расспрашивать не стоит. Захочет — сам расскажет.
Но кое–что сказать Магнусу он все–таки мог, поэтому зашагал навстречу и помахал рукой.
— Рад видеть тебя снова, сынок! Передумал?
— Скорее принял решение. — Магнус спешился и встал перед отцом. — Нужно иметь какую–то цель в жизни, верно? А если ее нет, ее следует придумать. — Он огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что поблизости никого нет, и сказал потише: — Люди имеют право уйти отсюда, если хотят. Давай выясним, нет ли таких, кому мы могли бы помочь.
Род усмехнулся и хлопнул Магнусу по плечу. Подумав о словах сына, он решил, что об этом тоже нужно будет поговорить попозже. Пока же важнее было, как говорится, залатать прорехи.
— Не знаю, как ты, а я жутко проголодался. Пойдем выпьем по кружечке эля и перекусим.
Магнус посмотрел на солнце.
— Ну да, уже полдень. Целая фляга не помешала бы.
— Фляга — согласен. Надо только из нее эль предварительно вылить, — хмыкнул Род.
Они разыскали трактир и заказали по кружке эля и порции колбасы — больше им трактирщик ничего предложить не мог. Он сам подавал еду и эль, потому что Эстер еще не вернулась из школы. Род внимательно следил за Магнусом — не будет ли тот огорчен, но не заметил ничего, кроме сардонической усмешки.
Только они принялись за еду, как в дверном проеме возникла чья–то тень и вошел седой крестьянин Робле. Он тяжело ступал, был бледен и мрачен. Облокотившись о стойку, он проговорил:
— Корин! Кружечку эля, пожалуйста, будь так добр!
Корин обернулся и попятился — так, словно перед ним
появился нечистый дух.
— Не буду так добр! Я не могу забыть о тех грехах, которые довели твоего сына до самоубийства!
— Так ведь не я же толкнул его на это, а его милость епископ!
— Богохульство! — ахнул Корин. — Я не могу ничего подать тебе, Робле, ежели ты не желаешь исповедоваться в своих грехах! И не приходи больше, и не смотри на меня так!
— С каких это пор осуждение священника приравнивается к богохульству? — шепотом спросил Магнус у Рода.
— С тех самых, как священник так решил, — прошептал в ответ его отец. — Тише, сынок, сиди и слушай.
Робле прищурился.
— Я на тебя буду плохо смотреть, пока ты не дашь мне кружку эля.
На лбу Корина залегли глубокие морщины. Он отвернулся и принялся вытирать пыль с полок.
Робле стоял и мрачно таращился в спину трактирщика.
Корин строптиво расправил плечи. Закончив работу, он решительным шагом ушел в кухню.
Робле горько вздохнул и опустил глаза.
Магнус посмотрел на Рода, встал и подошел к стойке. Наклонившись, он снял с крючка пустую кружку и поманил Робле пальцем. Тот изумленно глянул на незнакомца и пошел следом за ним к столу. Род и Магнус налили ему эля из своих кружек.
— Пейте, — сказал Магнус, поставив кружку перед Робле. — Мы не из вашей деревни.
Робле медленно смерил незнакомцев с головы до ног взглядом, в котором читались и подозрительность, и радость.
— Выпью, — проворчал он. — И благослови вас Бог, люди добрые. — Его губы скривились в невесслой усмешке. — Ежели, конечно, для вас что–то значит благословение грешника и отверженного.
— Что до меня, то лично я никого грешником объявлять не стану, — заметил Род. — А благословение отца семейства, без сомнения…
Робле уныло опустил плечи.
— Я уж больше не отец. Так что не называйте меня так, добрый человек.
Трактирщик вернулся и замер на пороге, ошеломленно вытаращив глаза. Но, видимо, он сразу вспомнил о том, что ему на Робле и емотреть–то запрещено, и потому поспешно отвернулся.
Магнус решил не останавливаться на достигнутом. Он подошел к стойке и позвал трактирщика:
— Эй, почтенный! Подлей–ка мне эля, пожалуйста!
Корин обернулся, зыркнул на гостя и натянуто улыбнулся.
— Сейчас, сейчас, сударь. — Он наполнил кружку Магнуса, снял с крючка чистую, налил и в нее эля до краев. — А это — папаше вашему.
И пулей умчался в кухню.
— Ага, — пробормотал Магнус, вернувшись к столу и сев. — Стало быть, какое–то дружеское чувство у него все- таки имеется.
— Корин всегда был добросердечен, — объяснил Робле. — Так вы, стало быть, сынок этого доброго господина?
— Имею честь быть им.
Род посмотрел на сына удивленно и довольно.
— Это священная связь, — с хрипотцой выговорил Робле и посмотрел на Рода. — Вы радоваться должны.
— Добрый совет, — медленно проговорил Род. — Я и радуюсь.
— Я вам вот еще что скажу: уходите из этой деревни, да поскорее. Епископ непременно разгневается из–за того, что вы обошлись со мной по–доброму, и кюре разозлится, и алтарники, и монахини. А кого они возненавидят, того и все остальные невзлюбят. Так что, ежели вас невзлюбят наши церковники, все в деревне станут на вас косо глядеть — только за то, что вы со мною заговорили. Это ведь нынче грех большой.
— Потому что так церковники с амвона возвещают, да? Что ж, а мы все же, пожалуй, рискнем. Это хорошо, что мы не здешние.
— Но странно, что они так ведут себя, — заметил Магнус. — Сами–то проповедуют любовь.
Робле пожал плечами.
— Есть одни добродетели, а есть другие. А что до проповедей до ихних, так они вам скажут, что послушание куда важнее любви.
— Послушание? — Род сдвинул брови и посмотрел на Магнуса. — Что–то не припомню, чтобы оно значилось в перечне важнейших добродетелей.
— Так тут все дело в вере, сударь. Ежели кто верует, он послушен Слову Божьему.
— А Слово Божье — это как священник скажет?
— Ну да. А он говорит, что выше веры добродетели нет.
Магнус покачал головой и процитировал: «А пока пребывают сии три: вера, надежда, любовь — но любовь из них больше»[56].
Робле изумленно взглянул на него.
— Кто это сказал?
— Святой апостол Павел. Это строки из Первого Послания к Коринфянам.
— Священник не читал нам такого с кафедры.
— А сами вы читать не обучены?
— Нет. Только ученые люди могут верно толковать Слово Божье. А другим читать не положено.
Род кивком указал на дверь.
— А я так понял, что парни, которых мы видели нынче утром, грамоту изучают?
— Алтарники? Да. Они избраны за ум и веру.
«Читай: «За фанатизм и готовность все делать так, как скажет епископ», — мысленно интерпретировал Род.
— Они от многого отказываются. Ваши сосе… люди в вашей деревне говорили мне, что церковный причт и монахини вправду ведут очень строгую жизнь.
— Что да, то да, — кивнул Робле. — У священника вечно глаза блестят, так он предан своей вере. У каждого из церковников наших есть домик при церкви. Ну у епископа, само собой, дом побольше, чем у прочих. К ним никто не ходит, только они сами друг к дружке наведываются. Нет, они вправду чисты и истовы в своей вере.
— Если истовости в вере достаточно для того, чтобы сделать человека хорошим. Да. Ну и, конечно, умение щадить чужие чувства — также немаловажное духовное качество.
— Это вы, сударь, про милость толкуете. Но она отступает на второе место или даже на третье, когда нужно защитить чужие души от ереси или же себя самого — от ошибок.
Магнус нахмурился.