– П-потрясающе, – пролепетала Алиса, которая теперь смотрела на карманы Лейли с куда большей жадностью.
– Погоди, – сказал Оливер. – А почему они работают не для всех?
Сам по себе вопрос был резонный – но Оливер допустил ошибку, не только его задав, но и коснувшись при этом Лейли. Девочка холодным немигающим взглядом уставилась на ладонь, которая покоилась на ее плече, и задумалась, не лишился ли он остатков ума. Ее тело было ее делом, и она не разрешала до себя дотрагиваться. Проблема заключалась в том, что Оливер вряд ли вообще осознал свой жест.
Призрачное полночное сияние высеребрило ее глаза, вызолотило остроконечный шлем и каким-то образом сделало почти бесплотной: не живой, не мертвой, недостижимой и бесконечно гневной – даже когда ее губы улыбались. Лейли была ослепительной девочкой, и Оливер Ньюбэнкс рисковал ослепнуть с минуты на минуту. Но Лейли никогда не понимала, чем других так завораживает ее танец со смертью, что волнующего они находят в тенях погоста. Ее лишь злило выделяться подобным образом.
Поэтому она взглянула Оливеру прямо в глаза и очень тихо ответила:
– Не во всех, знаешь ли, есть правильная искра.
После чего толкнула его в снег.
Оливер испытывал смешанные чувства по поводу того, что его так бесцеремонно пихнули на землю. Сейчас ему было уже четырнадцать лет, и его все вернее начинали интересовать те незримые щекотливые связи, которые устанавливаются между сердцами молодых людей, – хоть он пока и не очень в них разбирался. Впрочем, когда он поднялся на ноги и догнал девочек, те уже добрались до огромной поляны, ступать на которую не рисковали даже деревья.
Сверху сцена могла показаться скудной: белый задник, густо опушенный свежим снегом, и три фигурки в зимних пальто, обступившие полузасыпанную ванну на когтистых лапах. Каким-то невероятным образом здесь было еще холоднее – словно отсутствие любой жизни отторгало от этого места тепло, – а еще отчаянно тихо. Ненормально тихо. Ни растение, ни насекомое, ни зверь не смели нарушать таинство последнего омовения, а потому они остались только втроем – самая странная компания детей, пришедших наполнить ладони тьмой.
На единую секунду забылось всё: холод, снег, тьма, страх. Ночь разошлась по швам, и на изнанке ее им открылась смертность. Этот последний акт бытия требовал уважения, которому невозможно было научить. Они еще никогда не ощущали себя менее живыми, а потому инстинктивно преклонили колени перед ванной – с губами, запечатанными немотой. Алису и Оливера не пришлось побуждать к молчанию: они вынуждены были молчать. Тени опутали их руки и ноги, окутали глаза и уши, обвили и сдавили кости. Вдохи становились все мельче, пока не затихли совсем; рты больше не шевелились; с губ не слетало ни звука; и из этой абсолютной тишины вдруг родилось понимание: жизнь встречается со смертью только в этих редких случаях, только ради служения обоим мирам и в интересах душ, блуждающих между ними.
Сломи эту связь, и тебя тоже сломают.
Алиса и Оливер судорожно втянули воздух и раскашлялись. Тени взмыли ввысь, и они тоже тяжело поднялись на ноги, растирая горло, губы и онемевшие руки. Их дикие взгляды нашли друг друга – но вторыми, потому что первыми их нашел страх, – и они теснее прижались боками, безмолвно обсуждая все то, чему предстояло остаться невысказанным.
Лейли разочарованно вздохнула.
Алиса и Оливер никогда не стали бы настоящими мордешорами – для этого требовалась особая кровь, – но если они хотели принести хоть на полногтя пользы, первым делом им нужно было разучиться бояться.
У ванны не было ни крана, ни трубы, ни ручек, ни рычагов – но, когда Лейли положила покрасневшие голые руки на фарфоровые бортики, вода сама начала подниматься из глубины – сперва медленно, а потом все быстрее, пока с плеском не ударилась о края.
Откуда она бралась, не знала и сама Лейли; главное, что она появлялась. Первая порция была надушена сильнее всего. Алиса и Оливер склонились над ванной, загипнотизированные густым сладким ароматом; вряд ли они сознавали его предназначение. Видите ли, запах служил приманкой для мертвецов, и, судя по отдаленному шороху и щелканью костей, паломничество к воде уже началось.
Подгнившие трупы один за другим начали пробираться через снег. Иногда они запинались о собственные ноги, а иногда рвали жилы неудачно вылезшей костью. К чести Лейли, она глубоко смутилась. (В конце концов, это по ее вине они разваливались на части.) Девочка знала, что уже давно должна была препроводить их в мир иной, – но это была тяжелая, неблагодарная работа, и обычно никто не оценивал внешний вид ее клиентов.