И еще Нико сделал удивительное открытие: оказалось, что кобольды могут, хотя и ненадолго, дотрагиваться до его кожи. Их эластичные синие шкуры были устойчивы к язвам, которые вызывало прикосновение юноши. Монстры попросту срывали очаги болезни со своих тел — без особых последствий, если не считать мелких кровоточащих ранок. И хотя подобные контакты происходили лишь во время драк, Нико испытал облегчение, узнав, что никого не убил.
Поделившись с наставником впечатлениями от очередной игры, Нико обычно засыпал и дрых почти весь день, а проснувшись, учил волшебные языки с Шенноном. Впрочем, какография юноши действительно становилась все серьезней. Упражнения по чарописанию уже не помогали. Хуже того: когда Шеннон просил ученика составить оригинальное заклинание, Нико сперва татуировал черновик на предплечье и лишь затем пробовал традиционный вариант.
Порой у Шеннона просто опускались руки — в такие дни он брал Нико на длинные прогулки вокруг долины. Он рассказывал пареньку о своем детстве, о дипломатической службе во время Остроземской гражданской войны, о постигшей его любовной трагедии и о том, как потерял жену.
Нико оказался благодарным слушателем. Временами Шеннон с удивлением обнаруживал, что изливает душу собственному ученику, и тогда внутри у него все сжималось от щемящего чувства пустоты.
Возраст брал свое: архимаг все чаще страдал от приступов жуткой усталости. Желудок болел после еды, а иногда и кишечник пошаливал, доставляя трудности с посещением туалета. Чем холоднее становилось, тем больше времени старик проводил, подремывая у камина.
Однажды из-за накатившей слабости он даже отказался от прогулки с Нико. В итоге они поспорили: Нико настаивал, что скоро будет достаточно силен для схватки с Тайфоном. Шеннон не желал ничего слушать. Он напомнил юноше, что его драгоценная магия хтоников действует только в темноте — если он рассчитывает, что Тайфон или шпионы Альянса окажут им услугу и будут атаковать исключительно ночью, он сильно ошибается.
Шеннон попробовал объяснить, как важно научиться использовать потенциал Праязыка и Каталога для поиска любой доступной информации о Тайфоне. Бесполезно: Нико в ярости выбежал из дома, вопя, что не собирается смотреть, как Шеннон умирает, если существует хоть малейший шанс вернуть изумруд.
В тот вечер ученик и наставник попросили друг у друга прощения. Однако проблема никуда не делась.
Были у Шеннона и редкие минуты счастья — сердце старика вздрагивало от радости каждый раз, когда он видел в Нико того скромного работящего паренька, которого волшебник знал по Звездной академии.
Как-то морозным деньком на излете осени в долине Небесного древа выпал снег. Шеннон и Нико тут же затеяли дуэль на снежках. Глаза Шеннону заменяла Азура, а бестелесная Боанн, которая не могла подобрать с земли снежок, выступила в роли судьи. Однако сквозь густую листву в долину просыпалось слишком мало снежных хлопьев, и вскоре Нико с Шенноном перешли на привычный магический поединок на джежунусе. Шеннон легко выиграл — как лингвист он обладал бесчисленным запасом ругательств.
Но чем интенсивнее становились тренировки, тем реже в новом Нико проступали черты прежнего мальчишки. Он подружился с кобольдами, постепенно начав им доверять, как доверяют друг другу боевые товарищи, связанные узами солдатского братства. То были узы дружбы, недоступной пониманию Шеннона.
Нико без умолку болтал о турнире Новолуния, церемониальной встрече между племенами кобольдов. В ночь, когда гасли все три луны, они покидали пещеры и занимали уединенное плато в глубине Остроконечных гор. В давние времена на этом плато располагалась столица кобольдов, разрушенная войсками Новосолнечной империи.
По десять воинов от каждого племени отправлялись в руины, на поиски священной золотой ветви, спрятанной жрецом. Отряд, которому удавалось раздобыть ветвь, получал право в течение года хранить у себя корону последней царицы кобольдов.
С приближением зимнего солнцестояния, когда с Небесного древа начал опадать багряный убор, Нико отправился на турнир Новолуния со своим отрядом кобольдов. Боанн пошла с ними, а вот Шеннону пришлось остаться. По словам вождя, даже одного человека было сложно провести на плато, ведь речь шла о священной церемонии. А двоих — просто нереально.