42
Николай Гущин явился к Ермакову довольный, улыбающийся. Подошел к товарищу, подтолкнул под бок и сказал с язвительной ноткой в голосе:
— Елизавета сегодня в Сотый квартал не придет.
— Почему не придет? — спросил Сергей, вылавливая из чашки со щами жирный кусок мяса, даже не взглянув на своего помощника.
А Гущин продолжал:
— Вот ей и новые, повышенные обязательства — дохвасталась! Лозунг на красной материи при входе в лесосеку вывесила: «Две нормы, не меньше, каждый день!» И доработалась до ручки!
— А в чем дело? — отставляя чашку, спросил Ермаков.
— Я говорю: доработалась до ручки! — не унимался Гущин. — Шла впереди, голову высоко подымала: мол, посадили в галошу бригаду Ермакова. Теперь сама села на пенек и слезы кулаками вытирает.
— Ты над чем скулишь-то? — спросил Сергей строго.
— Над Елизаветой, над Медниковой.
— Знаю, что над Медниковой. Что у нее случилось?
— «Что»? Как начался буран, посыпались комья снега с деревьев, мы бросили валку и пошли из лесосеки, а она заставила Епифана продолжать работу. Мохов-то сначала упирался, говорит: «В такую погоду нельзя валить лес, опасно». А она ему: «Эх ты, струсил! Да в бурю-то работать еще лучше, по ветру лесину легко спиливать, пилу не зажимает, не успеешь моргнуть глазом, как она проскочит по стволу, дерево моментально дает крен, валится. Вот попробуй-ка!..» Ты ведь Епифана знаешь, он никогда ни в чем не перечит Медниковой. Она, должно быть, крепко закрутила ему мозги?.. Ну, конечно, Мохов испробовал: свалил по ветру одно дерево, другое, третье. И верно, как только поднесет пилу к лесине, дерево сразу все вздрогнет и, с шумом, с треском, суется в снег, обламывая обледеневшие сучья. Мохова это раззадоривает. А Медникова подливает масла в огонь, напевает: «Будет буря, мы поспорим и поборемся мы с ней…» Потом Мохов и сам, приспособившись валить лес по ветру, заявил: «Охотники говорят — зверя хорошо бить в пургу, в метель. А нам — наступать на тайгу».
— Ты говори короче, в чем дело, а не рассусоливай! — перебил Ермаков своего помощника.
— Постой, постой, Сергей, я тебе все по порядочку расскажу. Послушай дальше. Интересно, как они добиваются первенства в соревновании с нашей бригадой. Я еще о них подам заметку в стенную газету «Сучки-задоринки». Прямо смех!
— Ничего пока смешного не вижу.
— А вот увидишь… Ну, валили, валили по ветру. А ветер вдруг переменился, подул с другой стороны. Пилу у них зажало. Все собрались вокруг дерева, так и сяк стараются выручить инструмент, а ничего у них не выходит, дерево стоит, закусило раму с пильной цепью и держит. Они ходят возле дерева, заглядывают на вершинку, ждут, не смилуется ли ветер, не изменит ли направление, не отдаст ли пилу. Наверно, с полчаса вот так ходили возле дерева, переглядывались; вилку сломали, хотели ею против ветра накренить лесину. Тут Мохов и приуныл, покаялся, что чужим умом начал жить. Стоит, голову повесил, скривил губы в горькой усмешке и говорит: «Вот и побороли бурю». Медникову ровно кто стегнул. Она сразу вся напружинилась, тряхнула головой и гордо, свысока, посмотрела на Епифана. Тут же повернулась и пошла прочь. Потом вернулась со своей электропилой, принесла с эстакады, и велела Мохову спиливать лесину чуть повыше застрявшей пилы. Тот сразу приободрился, повеселел, пристроился спиливать лесину по новому направлению ветра. Однако не успела пила дойти и до сердцевины толстой сосны, как ветер опять переменился и зажал вторую пилу. Первую пилу удалось тут же выручить, а инструмент Медниковой оказался в тисках. Наконец ветер на минутку утих, стали вытаскивать и вторую пилу, забили в паз клин, клин попал на пилу, а в это время пуще прежнего подул ветер, дерево давнуло на клин, на пилу и сломало у нее раму… И, выходит, Елизавета доработалась до ручки. Хи-хи. Вот они как рекорды-то ставят!
— И что Медникова?
— Отошла в сторонку, села на пенек, закрыла глаза ладонью, а из-под пальцев слезы просачиваются.
— Что она думает делать?
— А мне-то нужно, что она будет делать? Факт тот, что завтра даже не выполнит своей нормы.
— А ты чего злорадствуешь над чужой бедой?
— Я не над бедой, а над Елизаветой. Хотела выскочить вперед. Задавалась. Пойдешь ее провожать, так даже под руку не разрешает взять, бежишь возле нее, как собачка.
— Ты еще мне что-то хотел сказать, Николай?
— Нет, все.
— Тогда айда, отчаливай восвояси. У меня нет времени слушать твои обиды на Медникову. Я сейчас выпровожу из дома и свою мать, займусь делом.
— Каким, Сергей?
— Много будешь знать — скоро состаришься!