Он вышел с ней в круг. Танцевала она легко и плавно, на носочках, тонкая, грациозная, чуть откинув голову назад.
— Вы любите этот вальс? — спросил он.
— Очень.
— А вы, девушки, молодцы! В таком зале теперь можно и балы устраивать.
— Не разговаривайте, — шепнула она ему в ухо, обдавая горячим дыханием. — Я не люблю разговаривать во время танца.
По окончании вальса он слегка поклонился ей, отвел в сторону, хотел завести разговор, но она тут же убежала к Пане, по-прежнему стоявшей за спиной баяниста.
Когда начался следующий танец, Зырянов решил сам пригласить Лизу, но она подошла к статному красивому парню — лесорубу из Сотого квартала Николаю Гущину — и повела его в круг.
Зырянова это сильно огорчило. Он одиноко стоял в сторонке у стены, нарядные пары плыли у него перед глазами, сливаясь, точно на кружале, в одну сплошную яркую массу.
Лиза ни разу не взглянула на Зырянова, а потом со своим новым знакомым вышла на улицу.
Затем она выходила в круг еще с несколькими парнями, каждого выбирала сама и со всеми вела себя непринужденно, как со своими старыми друзьями.
«Какая-то странная! — подумал Зырянов. — Первая пригласила на вальс, а теперь даже не смотрит. Наверно, я плохо танцую».
Начался следующий танец. К Зырянову подошла Паня.
— Айдате со мной.
Он хотел отказаться, у него не было желания танцевать с другими, но Паня настояла. Танцевала она неуклюже, сбивалась с такта, скоро устала и, не дождавшись конца вальса, вывела Зырянова из круга и повлекла в коридор, из коридора на улицу.
— Идемте, я вам что-то скажу по секрету.
На улице, после яркого электрического света, было совершенно темно. Отведя Зырянова в сторону, она сказала:
— Лизка шибко задавучая. С мужиками, как кошка с мышкой, играет. Поволынит, раскалит человека, потом кинет. Я ее хорошо знаю. Мы с ней в Казахстане вместе работали. Я не такая. Дружите лучше со мной.
— Нет, нет, что вы! — отшатнулся от нее Зырянов. — Я ни с кем не ищу дружбы.
И пошел в красный уголок.
Когда проходил мимо окон и попал в полосу света, его заметил все еще сидевший на бревнышке Харитон Богданов, окликнул:
— Эй, замполит!
Натыкаясь во тьме на пни-колодины, замполит подошел к Богданову.
— Что вы тут сидите? Идемте в красный уголок.
— Денег мне надо, замполит.
— Каких денег?
— Известно каких, бумажных.
— Сколько надо?
— Четыреста.
— Куда вам такую уйму денег?
— Да вот, видишь ли, гармошку покупаю.
— Вы разве играете?
— Мало-мало кумекаю. Давно я когда-то играл. Теперь снова желание появилось. Раньше у меня хорошая была гармошка, певучая. Возле нашей деревни озерко стояло, а вокруг ракитки, песочек. Уйду туда с гармошкой — и на сердце легко станет. Вода тихая, спокойная, видно, как рыбешка всплеснется, а в другом конце в камышах утки полощутся. Сижу, играю. Уже стемнеет. Подойдет ко мне Аксинья…
— Это кто, невеста ваша, жена?
— Ну, мало ли кто. Тебе зачем знать. Аксинья — и все.
И Харитон сразу нахмурился, подобрался.
— Ну, ну. Продолжайте, — тихо, задушевно молвил Борис Лаврович, поняв, что некстати перебил человека.
— А что продолжать? Это я себе рассказывал. В уме было, на язык запросилось.
— Вот и хорошо! Если что-то на сердце есть, выскажешься и полегчает.
Замполит присел рядом на бревнышко, дотронулся рукой до плеча Харитона.
— Я вот скажу про себя. Когда был на фронте, трудно приходилось. Враг лез на Москву. Видишь, бывало, как гибнут лучшие твои друзья-товарищи: справа, слева — и в пылу, вгорячах глубокой утраты не чувствуешь, только злоба в тебе растет, ненависть. А потом, как кончится сражение, вдруг почувствуешь себя сиротой: того нет, другого нет. А какие были парни! Боль на сердце навалится, тоска. И в жизни будто ничему не рад. А подойдут к тебе оставшиеся в живых, собьются в кружок, поговоришь с ними — и снова чувствуешь себя бойцом. Как ни говори, Богданов, а на людях легче переживать потери, неудачи. На людях, говорят, и смерть красна. А вы, почему-то, сторонитесь людей…
Богданов глубоко, с шумом вздохнул.
— Эх, человек! Ну, что ты лезешь ко мне в душу? Я у тебя денег прошу. Отказать хочешь — так отказывай сразу. Я тогда к директору пойду, в Чарус. Если и там ничего не выгорит — я вам больше не работник. Был козырный туз, да показал картуз.
— Постойте, Богданов, не горячитесь… Разве вам не дали еще гармонь? Мы для всех общежитий приобрели музыкальные инструменты: патефоны, гармони, гитары, балалайки.
— Мне надо свою собственную, чтобы я мог играть, когда мне захочется. Уйду куда-нибудь в сторону подальше от людей и поиграю про то, что у меня на сердце… Гармошку я уже приглядел, присватал: тальянка двухрядная, парнишка продает.