- Не знаю поддерживает ли она в этом ужасе короля и ведает ли о упыре, живущем у нее под боком. Меня отсюда стараются не выпускать. Сомневаюсь, если честно. Но то, что родная дочь не больна, а под домашним арестом ее величество точно знает и, раз так, одобряет строгость супруга.
Значит, и королева нам не помощник. Преступив через совесть, тщательно взвесив сказанное, я все-таки озвучила горькую правду:
- Выполняй приказ. Руми тебе ближе принцессы. - сказала и ощутила себя предателем собственной родины.
- Говорю же – злобно прорычал он. - Не все так просто эта…фурия - презрительно фыркнул мой брат, будто не о леди вовсе говорил. – Словно облако неуловима, Аурелия. Пытаюсь ее сознание сломать, а оно, стоит ее мысли на тему политики направить, гнется как ивовая лоза. Горгулья бессердечная. – В сердцах выругался юноша, пока я с отвращением кривилась от ненужной брани. Неприятно было слышать столь нелестные слова в адрес ни в чем не виновной девушки, даже неподозревающей о коварстве собственного отца. – Понимаешь, боюсь ее слишком сильно ломать, перестараться с чарами, уж крайне противится девушка тому, что я ей нашептываю. Чувствую, это тупик.
Брат поник, умолк, вновь мысленно пребывая в поисках правильного решения.
- Джер. Но мы же живы. –заметила я и потрепала юношу по не расчёсанной шевелюре. - Пока просто выполни приказ. Карл вытащит нас, вот увидишь. – постаралась я приободрить парня. Тот лишь горько улыбнулся.
- Аурелия, может над жизнью моей меч не навис. Но у монарха в заложниках моя душа, понимаешь? А приказы, я конечно выполню. Все. Прости, сестра.
ОБНОВЛЕНИЕ 30.07
Сказанное не сразу было осмыслено. Только по реакции брата, по стыду в глазах я осознала, что имел в виду он и повеление о уничтожении моей воли. Разве Джереми не будет бороться за семью? Могла ли Румия стать ему дороже тех, кого он знал и любил всю свою жизнь? Предательство острым лезвием полоснуло душу. Чересчур противно. Мерзко. Сперло дыхание. Комок слез застрял в горле. Так сложно было бороться с собой, не показать своей слабости и… гнева. Стихия, от рыданий меня спасли только ярость и злость на любимого родственника, а еще возня призванного демона в ногах, так кстати отвлекающая от абсурдной ситуации.
– Не смей даже думать, о том, чтоб копаться в моих мозгах. – я была на грани истерики, держалась из последних сил, дабы не сорваться на крик. - Короне вредить я не планирую. Можно сказать, верность Чайрину мне навязана самой богиней. – криво усмехнулась, про себя уже мечтая поджечь дворец, дабы спасти свою страну от столь бесчестного лидера.
Брат задумчиво пожевал нижнюю губу. Молчание тревожно затягивалось.
Потухшие глаза за него сообщали о принятом решении. После всех семейных испытаний, братишка вот так беззвучно предает семью, но спасает невесту. Сколь романтично и как низко.
- Значит ради любимой можно и сестру растоптать, да? – рассмеялась я, глядя на родственника, сквозь пелену влаги.
Мне срочно захотелось увидеть герцога. Посмотреть в его бесстыжие глаза и плюнуть под ноги. Огрово отродье, чтоб ему провалиться! Из-за него мы с Джереми теперь здесь, загнанные в угол, готовы растерзать друг друга!
– Ну, не медли, давай брат. Постарайся на славу. Как ни как, самому наследнику короны потом играться с моей волей. – Джереми протянул ко мне руки, наверное, хотел обнять, но я со злостью оттолкнула его. Снег предупреждающе зарычал, так вовремя напоминая о своем присутствии.
- Демон, защищай. Никаких ментальных воздействий. – музу, по-моему, только это и нужно было. Я и взвизгнуть не успела, как он белой вспышкой откинул родного чародея от меня. Джереми свалился на пол, ошарашено глядя на разъяренного волка. На грохот и шум в комнату вбежала охрана дворца, с направленными в мою сторону боевыми плетениями.
- Стой. – холодно приказала оскалившему пасть снежному псу. Тот беспрекословно подчинился, упиваясь страхом поверженного под ним противника.
Разъяренной, мне было совершенно наплевать на то, что в комнате посторонние, а я при чужих устроила выяснение отношений с братом. Презрительно окинув взглядом королевских гвардейцев, поднялась с постели и присела над лежащим родственником, совершенно уже не стесняясь собственного неподобающего вида.