- Не стоит так терзать себя, мой господин, - сказала она мягко.
- Да, ты права. - Райс сделал паузу, пытаясь взять себя в руки. - Прошу прощения, волшебник Невин. Капитан, можете не сомневаться: я сохраню жизнь вашего лорда.
- Ваша милость не обидится, - осторожно сказал Каллин, - если я спрошу: вы поклянетесь в этом на мече?
- Я клянусь, - надменно произнес Райс. - Не сомневайтесь и успокойте ваших людей.
- Спасибо, ваша милость, от чистого сердца благодарю вас.
Все дела по правонарушениям в Аберуине подлежали личному суду Райса, поэтому во дворе у него была собственная тюрьма - длинное каменное здание с общей комнатой для местных пьяниц и нищих и несколькими узкими камерами для более важных заключенных. Родри поместили в одну из таких камер, и он думал, что это не самое худшее, несмотря на то, что она была всего шесть шагов в поперечнике и в ней дурно пахло нечистотами. Под окном лежала куча более-менее чистой соломы. Родри сел, обхватил руками колени и положил на них голову. Его трясло, и он никак не мог успокоиться. Страх поселился в нем: страх, что он будет повешен во дворе Райса как какой-нибудь конокрад, где каждый будет тыкать в него пальцем и смеяться над ним. Честь, боевая слава, так тяжело завоеванные в недавней войне, уважение людей, которые были его подданными, - все разрушится по воле безумца-брата. Барды будут петь о Родри Майлваде напоминая своим слушателям о том, что жил на свете лорд, который удостоился участи быть повешенным, и его лишат даже чести быть похороненным среди могил предков. Он - никто, человек без чести, ошметок дорожной грязи, далее не человек вообще. Он собрал всю свою волю в кулак, но не смог унять дрожь. А что с Джилл? При мысли, что он потеряет ее, он заплакал, всхлипывая, как ребенок. Слезы были еще большим позором для него. Он выпрямился, вытер лицо рукавом. Надо ждать и быть мужественным.
Родри понятия не имел о том, сколько он провел времени в камере, когда услышал голос Каллина. Он быстро вскочил и выглянул в окно. "Мой господин!" - и Родри увидел лицо своего капитана.
- Я здесь, - обрадовался он.
- Гвардейцы не впустили меня, чтобы поговорить с тобой.
- Они боятся, что ты перебьешь их всех.
- Правильно боятся, мой господин. Послушай, Райс не собирается тебя вешать. Мы с Невином ходили к нему. Он хотел унизить тебя, и ничего больше. Ты должен публично попросить у него прощения, и он простит тебя. Так он сказал.
Родри ощутил в себе волну ненависти, которая обожгла его сильнее, чем страх. Он схватился за решетку на окне с такой силой, что стало больно пальцам.
- Не делай глупостей, - рассердился Каллин. - Поступай так, как требует этот подонок, и мы уедем домой. Там разберемся.
Вцепившись в прутья решетки, Родри раскачивал их вперед и назад, навалившись на них всем своим весом.
- Родри! - позвал Каллин. - Ответь мне. Будь благоразумен.
Родри продолжал раскачиваться, держась за решетку. Он хотел ответить Каллину, но что-то мешало ему, он не мог произнести ни слова. Затем он услышал голоса гвардейцев: звучали оскорбления и слова команды. Когда он смог наконец стоять спокойно, Каллина уже не было под окном. Родри сел, привалившись к стене. Он понял, что этот грязный трюк, который проделал с ним Райс, помог ему посмотреть на себя со стороны. Это будет преследовать его всю жизнь - ночь страха, когда он дрожал как испуганный ребенок, вместо того чтобы встретить смерть как мужчина. Измученный, он заснул там, где сидел, и всю ночь ему снилась Джилл.
Гвардейцы рано разбудили его, бросив в камеру ломоть черствого хлеба, который он швырнул им назад. Около часа он ходил взад-вперед, пытаясь собраться с мыслями. Вернулись гвардейцы, связали ему руки за спиной кожаным ремнем и вывели его из камеры.
- Может быть, мне дадут чистую одежду? - сказал Родри. - Я провонял этой соломой.
- Его милость велел привести тебя немедленно.
"Конечно, - подумал про себя Родри, - это ему доставит особое удовольствие, когда я - грязный и вонючий - буду стоять на коленях у его ног". Они шли через зал, и люди смотрели на него с жалостью, которая была хуже, чем презрение.
В комнате сидел Райс, возле него - жрецы, в стороне от них - писец. Толпа свидетелей раздвинулась, пропустив прибывших. Когда они подошли к столу, один из гвардейцев толкнул Родри в спину, заставив его встать на колени.
- На нас легла серьезная ответственность, - произнес Райс. - Этот человек посмел поднять меч на гвербрета в его собственном доме.
- Это оскорбление - и оно наказывается повешением, - сказал жрец.
Процесс приостановился - писец фиксировал сказанное на бумаге. Родри посмотрел вокруг и заметил Джилл, одиноко стоявшую со скрещенными на груди руками. То, что она видела сейчас его унижение, было последней каплей, переполнившей чашу.
- Таков закон, - сказал Райс. - Но я рассчитываю увидеть твое раскаяние. Я согласен, брат, что допустил по отношению к тебе обидные и оскорбительные слова. Признаюсь в этом публично. Но тем не менее наказание за твой проступок - смерть.
Жрец встал и начал читать слова закона:
- Ни один человек не может поднять руку на гвербрета. Почему? Потому что гвербрет - единое целое с самим законом, и противно закону кровопролитие в его зале. Почему? Потому что лорд не вынесет справедливый приговор, если будет существовать угроза отмщения ему мечом.
Жрец снова сел.
- Я должен внести некоторые изменения, - взял слово Райс. - Если ты на коленях попросишь моего прощения, то можешь его получить.
Рванувшись всем телом, Родри вскочил на ноги.
- Этого не будет! - рявкнул он. - Пусть меня лучше повесят.
В толпе послышался приглушенный ропот. Родри даже показалось, что Джилл что-то выкрикнула, призывая опуститься на колени, - но Родри стоял прямо, пристально глядя на Райса.
- Я дам тебе еще один шанс, - сказал Райс. - На колени!
- Нет!
- Последний шанс. Проси прощения!
- Я сказал - нет!
Рот Райса искривился в кровожадной улыбке. Родри отказался подчиниться. Похоже было, что на этот раз он смотрел на повешение как на избавление.