— Ты хотела поговорить со мной, детка? Твоему отцу стало хуже?
— Нет, никаких изменений. Я хотела поговорить с тобой о личном деле.
Они миновали обоз и вышли в поле, где не было людей. Джилл долго шла молча, но наконец заговорила:
— Ты помнишь, как я узнала, что отец был ранен? Ну, когда я увидела этот проклятый бой в Видении. Откуда это?
У Невина перехватило дыхание от удивления. Он полагал, что у нее просто интуитивное предчувствие опасности.
— Со мной и дальше может такое случиться? — продолжала Джилл дрожащим голосом. — Я не хочу иметь дело с двеомером. Это приходит ко мне время от времени. Но я никогда не просила об этом. Может быть, это хорошо для такого человека, как ты, но меня это только пугает.
— Никто не может заставить тебя изучать двеомер. — Невин раскрывал очень горькую правду, но его клятва заставляла говорить об этом. — У тебя, конечно, врожденный дар. Но если ты не будешь развивать его, он просто пропадет. Все в твоих руках.
Джилл улыбнулась с нескрываемым недоверием, но потом опять стала серьезной.
— А как же с диким народцем? — спросила она. — Я тоже перестану видеть их?
— Конечно. Многие дети могут видеть дикий народец, но они теряют эту способность годам к десяти. Нужны постоянные тренировки.
— Я не хочу расставаться с ними. Они были моими единственными друзьями, когда мы скитались по дорогам. — Ее голос погрустнел. В этот момент она казалась совсем девочкой, которая пытается уцепиться за свое уходящее детство.
— Знаешь, Джилл, это — твой выбор. Никто не сможет сделать его вместо тебя: ни я, ни твой отец.
Она кивнула, поковыряла траву носком сапога, потом вдруг быстро повернулась и побежала в лагерь. Невин проклинал и себя, и свою Судьбу. Ведь она была всего лишь юной девушкой, ошарашенной неожиданным вторжением двеомера в свою жизнь. Его клятва запрещала ему спорить и осуждать, но он мог стать ей другом. А со временем она увидит, что магия сама по себе — это совершенно естественное явление.
Он почувствовал, что неимоверно устал. Он хотел бы объяснить ей, что не надо бояться Судьбы, что она может упустить свое счастье, если не использует таланты, данные ей при рождении.
Подойдя к лагерю, Невин увидел, что Джилл сидит рядом с Дженантаром. Если она ищет поддержки у этих двух эльфов, подумал Невин, тогда не стоит терять надежду. Внутренне ликуя, он отправился искать Адерина.
Не вспоминая больше о своем разговоре с Невином, Джилл с интересом наблюдала за игрой эльфов. Это напоминало игру в кости. Кубиками служили маленькие деревянные пирамидки, раскрашенные в яркие цвета с каждой стороны. Они трясли их в руках, а затем разбрасывали с ладоней. Порядок, в котором появлялись цвета, количество пирамидок каждого цвета определяли, кто выиграл раунд. Наконец Дженантар сложил пирамидки в кожаный мешочек.
— Мы невежливы по отношению к Джилл, — заметил он.
— Ха! — воскликнул Калондериэль. — Ты просто проиграл, и знаешь об этом. Но правда, Джилл, как себя чувствует твой отец?
— Как может чувствовать себя человек в его состоянии? Невин сказал, что ему значительно лучше, чем он мог предполагать.
— Ну, это приятное известие, — улыбнулся Дженантар, — Пусть он скорей поправляется и научит меня как следует стрелять.
Джилл кивнула расстроенно, думая о том, сможет ли она обмануть своего раненого отца. Ей очень хотелось участвовать в этом сражении.
— А вон идет наш круглоухий командующий, — заметил Калондериэль. — Готов поспорить, что не с нами он ищет встречи.
Джилл посмотрела на Родри, направлявшегося прямо к ним, — точно, это ей была предназначена одна из его наиболее нежных улыбок. Джилл почти ненавидела его за то, что он был таким красивым. При его приближении Джилл и Дженантар поднялись, а Калондериэль дерзко продолжал валяться на траве.
— Когда командующий разговаривает с тобой, — взорвался Родри, — ты должен встать.
— Правда? — сказал Калондериэль. — С чего ты взял, что я должен выполнять твои приказы?
— Ты будешь делать то, что я приказываю, или покинешь армию.
Нарочито медленно Калондериэль поднялся и встал, подбоченясь.
— Слушай, парень, — процедил он, — оставь свою элдисскую спесь для других. Я пришел сюда с Адерином только потому, что он попросил меня об этом.
— Мне нет дела до твоих объяснений. Ты должен выполнять мои приказы. Не хочешь — скатертью дорога.
Дженантар вздохнул и выругался. Калондериэль не обратил на это внимание. Родри и эльф напряженно и пристально, не мигая, смотрели друг на друга. Джилл старалась придумать что-нибудь, чтобы разрядить обстановку. Но вдруг она почувствовала, что для Родри подчинить себе Калондериэля важно не просто из соображений армейской дисциплины, а по каким-то другим, более важным причинам. Она вновь ощутила неуловимое вмешательство магических сил.
— Если у тебя есть ко мне претензии, — предложил Калондериэль, — давай выясним их между собой, и чем раньше, тем лучше.
— Он не знает, как мужчины дерутся на поединке в наших землях, — выступил вперед Дженантар.
— Я не знаю? — Родри криво усмехнулся. — Мой дядя приглашал жителей западных земель ко двору, и ваш народ мне немного знаком.
Вокруг них уже собралась толпа. Они сдернули рубахи и стали лицом друг к другу: Калондериэль со своим ножом, а Родри с ножом Дженантара. Лезвие его клинка было слишком коротким, и у Джилл защемило сердце. Бежать за Невином было слишком поздно. Кроме того, она снова услышала потустороннее предостережение: позволь ему сделать это. Калондериэль начал ходить по кругу, Родри двигался за ним, как тень. Оба, пригнувшись, приплясывали в напряженной тишине. Родри сделал выпад, Калондериэль отскочил и замахнулся. Родри увернулся как раз вовремя. И снова они кружили медленно до тех пор, пока Калондериэль не атаковал. Родри отступил назад, затем отскочил в сторону. Калондериэль вскрикнул от боли. Левая рука Родри промелькнула так быстро, что Джилл едва успела заметить движение. В следующий миг она схватила за запястье руку лорда, в которой был клинок. Нож блеснул на солнце, но затем стало видно, что он темный от крови. Калондериэль отскочил назад. На его теле появилась кровавая полоса.
— Теперь ты будешь исполнять мои приказы? — прорычал Родри.
— Ваша взяла, командующий. — Калондериэль опустил свой нож.
Родри вытер нож о штанину и отдал его Дженантару, взял с земли рубаху и пошел прочь под приветственные возгласы своих людей. Джилл смотрела ему вслед и думала о том, что все равно ей симпатичен Калондериэль, и ей больше понравилось бы, если бы эльф победил, и грустно видеть его побежденным. Джилл испытала странное чувство вины, когда увидела, что Калондериэль перевязывает рану своей рубашкой, пытаясь остановить кровь. Дженантар сидел расстроенный и тоже наблюдал за приятелем.
— Наш молодой лорд весьма проворен для круглоухого, — заметил Калондериэль.
— Да, парень не промах, — согласился Дженантар, — Может быть, теперь ты попридержишь язык. Адерин ведь предупреждал нас, что лучше бы обойтись без драк, или ты забыл об этом?
— Нет, не забыл, — парировал Калондериэль. — Но я не хочу, чтобы меня вел в бой человек, который сражается хуже меня.
— Ну, теперь ты убедился, что зря беспокоишься. — Дженантар повернулся к Джилл: — Наш Калло здесь сам себе командир. Если бы тебе пришлось командовать сотнями лучников, приятель, ты понял бы, что это нелегкое дело — приказывать другим людям.
— Только круглоухим, — вставил Калондериэль. — Или я должен мириться все время с этим вонючим высокомерием?
— Не ссорьтесь, — сказала Джилл. — Пошли лучше покажем Адерину рану, пока не поздно.
— Да ну, стоит ли волноваться из-за царапины?
— Он, правда, должен быть в курсе дела. Ого, смотрите, вон и филин летает, разведывая планы наших врагов. Старик обеспокоен тем, что повстанцы так близко.
Река крови затопила лагерь Корбина; густая кровь скапливается вокруг палаток, обтекает людей и плещется около лошадиных ног. Лослейн знал, что это всего лишь неконтролируемое Видение. Ему потребовалось немало времени на то, чтобы оно исчезло. И даже когда реки не стало, кровавые пятна остались там и тут. Он зажал руки между коленями, чтобы унять дрожь, и старался слушать то, о чем говорили на военном Совете. Лорды спорили о чем-то но их слова были словно порывы ветра, долетавшие из ниоткуда. Наконец он встал и вышел, не сказав никому ни слова. Пока Лослейн двигался по лагерю, он спиной чувствовал людскую ненависть, направленную в него, как удары клинка.