Тот, кому довелось побывать в подземных помещениях особняка, не мог не признать, что дизайном занимался человек не только с отменным вкусом, но и с воображением.
Центральное место в главном подземном этаже занимал так называемый рыцарский зал с четырьмя каминами. Когда в них пылал огонь, трудно было понять — настоящие это поленья горят, потрескивая и разбрасывая тающие на лету искры, или это искусная имитация, хитрая работа электронщиков. Название залу дали фигуры средневековых рыцарей, стоящие в нишах. Причем доспехи были подлинными. Они были закуплены в университетском музее одного немецкого городка.
Знатоки живописи или искусствоведы, попади они в рыцарский зал, были бы безмерно удивлены, увидев на стенах полотна известных мастеров, которые считались безвозвратно утерянными.
Очередное заседание руководства «Эдельвейса» по традиции было назначено на полночь.
— Наш шеф чересчур романтичен, — заметил по этому поводу Александр Терентьевич Громада, высокий, широкоплечий мужчина, с лицом, изрезанным шрамами. Поговаривали, что он был преподавателем высшего учебного заведения и воровским авторитетом.
— Да здесь, под землей, один хрен, что полночь, что полдень, — ответил его собеседник Ерохин, по прозвищу Ероха.
— Оно так, а все же полночь — самое время чертей и ведьм.
— Насчет чертей — правильно, а вот ведьм, то бишь баб, у нас в правлении, слава богу, нет, — сказал Ерохин.
К ним подошел Зураб Сихашвили, красивый, статный грузин.
— Вы, кажется, говорите о дамах, господа? — высоким звонким голосом спросил Зураб, уловив последнюю фразу.
— Да вот, говорю, хорошо, что баб в правлении нет.
— А может, «Эдельвейсом» заправляет женщина?! — сказал Громада.
— Глупости, — усмехнулся Ероха.
— Почему?
— Баба не смогла бы так закрутить гайки.
— А ты как думаешь, Зураб? — посмотрел Громада на Сихашвили.
Грузин задумался;
— Все может быть.
— Только не в нашем деле.
— Именно в нашем деле! — произнес Громада. — Баба такое может придумать, что нам, мужикам, сроду не догадаться.
— А ведь ты, Александр Терентьевич, прав, — сверкнул глазами Зураб.
— Ладно, хватит травить, — оборвал разговор Громада, и все трое посмотрели на старинные напольные часы.
До совещания оставалось пятнадцать минут. В зал по одному входили члены правления.
К беседующим присоединился Бармен — так все звали начальника службы безопасности, настоящего его имени не знал никто.
— Наверное, и на этот раз мы не увидим нашего генерального, — сказал Бармен.
— Похоже на то, — кивнул Громада.
— А какая нам разница, увидим — не увидим? — произнес Зураб. — Лишь бы дело шло, а командует пускай циркулярами.
— Да в том-то и дело, что все пошло через пень-колоду, — ответил Ероха. — Прокол за проколом.
— Может, менты лучше работать начали, — сказал Зураб.
— Ага, и в нашу среду внедрили ментовскую суку. Вот он и продает нас с потрохами, — добавил Громада.
— А может, настоящего шефа давно ликвидировали, а «Эдельвейсом» командует какая-нибудь конкурирующая группировка, которая хочет прибрать к рукам синдикат, — предположил Бармен. — Отсюда и все наши провалы.
— А провалы-то наши им, конкурентам, зачем? — спросил Зураб.
— Молодой ты, Зураб. Как червь яблоко пожирает? Пробирается внутрь и лишает его жизненных соков. Яблоко падает, и тогда червь догрызает его до конца. Так же и с синдикатом. Предприятие обесценивают, а потом и прибирают к рукам. За копейки. Это называется искусственное банкротство.
— Но если шефа нет — кто же нам циркуляры присылает? — не отставал Зураб.
— Кто, кто! Почем я знаю, кто? Может, тот самый мент, который внедрился в синдикат, — ответил Бармен.
Глава 9
Тайная вечеря
Посреди рыцарского зала, прямо под люстрой, стоял круглый дубовый стол. Вокруг него — семь стульев, а членов правления собралось, как всегда, шесть. Каждый знал свое место. Седьмой стул, расположенный спинкой к большому центральному камину, должен был остаться пустым — таинственный хозяин «Эдельвейса», судя по всему, не появится и на этот раз.
Согласно ритуалу, без пяти двенадцать все шестеро членов правления встали вокруг стола. Наконец часы пробили двенадцать, и с последним ударом часов ожил динамик, вмонтированный в дубовую панель над входом в зал.