Глава 16
Большие маневры
Когда Чернов зашел в кабинет Ковалева, тот разговаривал по телефону.
Чернов уселся за приставной столик, открыл папку и один листок из нее протянул полковнику.
— Вот донесение Голубевой. Она называет два адреса, где может находиться лаборатория.
— Ну-ка, ну-ка. — Ковалев внимательно прочитал донесение. — Твои соображения?
Прежде чем ответить, Игорь достал из папки другой лист бумаги.
— Это анализ наркотика, изъятого в Санкт-Петербурге и его окрестностях. Состав этого зелья несколько отличается от того, что распространяется в Подмосковье, а теперь и в столице.
— И что из этого следует?
— Из этого следует, что мы имеем дело с преступной организацией, имеющей разветвленную сеть лабораторий. Мне думается, что в листвянском пионерлагере «Дружок» — своя лаборатория, в Парголове — своя. Где-то есть еще одна, которая производит совершенно новый наркотик под названием феня.
— Хорошо, разрабатывай эту версию дальше, — сказал Ковалев. — А что по Фоме?
Чернов ждал этого вопроса и боялся его. Прежде всего потому, что сам еще толком не разобрался, что произошло со старшим лейтенантом Андреем Голобородько. Сообщение Елены Голубевой о том, что Фома жив, здоров и занимает высокую должность на базе труда и отдыха «Странник», которая располагается на территории бывшего пионерлагеря «Дружок», его обрадовало и насторожило. Хорошо, что жив, плохо, что переметнулся в стан наркодельцов. Хорошо, что не сдал Лену, плохо, что не объяснил, как оказался в лагере, где действует наркомафия…
— Выводы пока делать преждевременно, — ответил Чернов. — Но кое-что уже можно объяснить.
— Слушаю.
— По-видимому, Голобородько провалился и его пытали. Не выдержав пыток, стал работать на мафию…
— Значит, переметнулся?
— Выходит, что так. Но что-то человеческое в нем еще осталось…
— Не выгораживай предателя, Игорь. Давай по существу.
— Можно и по существу. — Чернов протянул начальнику еще один лист. — Здесь отзыв на Андрея Голобородько из Кировского УВД. Парень уже там был замечен в употреблении наркотиков. Видимо, эта страсть и привела его в стан врага.
— И что дальше?
— Голубева вспугнула его, и он попытается исчезнуть из нашего поля зрения. У него родня в Запорожье. Может податься туда. Может скрыться и в дальнем зарубежье. Скажем, на Кипре, где он отдыхал два года назад…
— Логично, — кивнул полковник. — Представьте мне план действий по задержанию Голобородько-Фомы.
— Пока он находится в пионерлагере. Врываться туда сейчас никак нельзя. Можем все дело загубить. Если Фома сам выйдет из него — задержим.
На обратном пути из пионерлагеря в машине Клеопатры долгое время царило молчание. Сидя на переднем сиденье, она перебирала в памяти неотложные дела. А дел у нее накопилось, как говорится, выше крыши. Депутатские дела. И вот что ее удивляло: так называемые общественные дела, которые казались прежде неинтересными и бесполезными, вдруг начали все больше увлекать ее. Ей стало нравиться помогать конкретным людям, своим избирателям. Кому квартиру пробить, кому помочь с ремонтом, кому с пенсией. Но особенно близко к сердцу она, лишенная радости материнства, приняла судьбу детдомовских детишек…Как знать, может быть, кто-то из них когда-нибудь назовет ее мамой?
Утром на другой день Клеопатре позвонил Саркисян по телефону, номер которого был известен только избранным.
Звонок Клеопатру удивил: по договоренности Саркисян мог выходить на нее только в самом крайнем случае.
— Ну, чем порадуешь? — спросила она.
— Плохие вести, хозяйка.
— Говори, не томи.
— Последние сведения из ментовки, куда захапали Севу и Эльвиру.
— Ну?
— Фому отравил Сева.
— Он сам раскололся?
— Нет, Сева пока держится, но менты провели расследование.
— Ладно, детали потом, — прервала его Клеопатра. — Как Эльвира?
— С Эльвирой плохо. Дает признательные показания. Несет на всех подряд.
— Но она знает немного.
— Зато много слышала от Фомы.
— В сведениях ты уверен? Может, обычная ментовская деза?
— Это сообщил источник, который…
— Только никаких фамилий по телефону, — опять прервала его Клеопатра. — Что предлагаешь?
— Дело пахнет керосином.
— Это я и без тебя знаю.
— Решать, конечно, тебе, хозяйка, — сказал Саркисян. — Но я думаю, надо рвать когти.