— Эй, новенькая, — просипел снизу сонный голос. — Ты чего вертишься, как исподнее на ветру? Трахаться, что ли, хочешь? Так могем подсобить.
Клеопатра не ответила, затаилась, продолжая размышлять.
«Ну, Счастливчик. Парень он ничего, надежный. Но не организатор, он только исполнитель. К тому же связался с проституткой Машей, прилипла она к нему как банный лист. Или он к ней — не разберешь. Может, Маша и неплохая баба, но в нашей среде совершенно чужой человек, и как от нее теперь избавишься? А вдруг Маша — это крот, внедренный ментами? Тогда совсем худо».
Из главарей «Эдельвейса» на свободе, по сути дела, остался только Громада, на него теперь вся надежда. Он руководит наркогруппировкой в Кемерове, постепенно прибирает к рукам Западно-Сибирский регион.
Снизу в матрас Клеопатры постучали пальцем, как в дверь.
— Эй, новенькая! — услышала она шепот.
Клеопатра снова промолчала, стук через короткое время повторился.
— Чего тебе? — шепотом откликнулась Клеопатра и посмотрела вниз.
— Новенькая, я подымусь к тебе, ты только не шуми, — сказала тощая, как жердь, женщина.
— Мне и так хорошо.
— А будет еще лучше. Утешу тебя, — хихикнула жердь. — Да и себя.
Клеопатру охватила дрожь. К лесбиянкам она испытывала отвращение.
В камере, куда ее поместили, было не менее двадцати пяти женщин. Нары располагались ярусами, в два этажа. Что делать? Шум поднимать — всех разбудишь. Скандал в первую очередь ей самой выйдет боком.
Рука снизу ухватилась за край койки. Клеопатра изо всех сил пнула лесбиянку ногой.
— Не лягайся. Я же к тебе с добром, милочка.
Над койкой Клеопатры показалась лошадиная голова. Жердь — так мысленно Клеопатра стала звать назойливую любовницу — хриплым шепотом извергала какие-то бессвязные слова, липкими от пота руками стараясь нащупать новенькую.
— Убирайся вон, стерва! — прошипела Клеопатра, отдирая ее пальцы.
— Не дури, девка. Не дури, — монотонно приговаривала Жердь, руки которой становились все настойчивее.
Легкое одеяло, внизу которого было грубо намалевано черной краской «НОГИ», сбилось к стенке. Цепкие пальцы Жерди, словно клешни краба, лезли в самые интимные места ее тела.
— Ну вот, девочка, сейчас сладим, — продолжала шептать Жердь, почти перевалившаяся на койку.
— Убирайся, дрянь! — почти крикнула Клеопатра.
— Побалуемся и уберусь, ягодка моя. Куда же я денусь? — нашептывала Жердь.
И Клеопатра не сдержалась, схватила кисть Жерди и изо всех сил так крутанула ее, что женщина с грохотом полетела вниз.
— Эй, кто там воду мутит? — донесся с соседней нижней койки недовольный женский голос. — Ты, что ли, Анфиса?
Клеопатра и Жердь замерли.
— Ты, что ли, Анфиска? — громче повторил голос. — Тебя спрашиваю.
— Я… Я ничего, Нинель Ивановна, — откликнулась Анфиса.
— Я же тебя, падла, и в темноте просекаю, — сказала Нинель. — На новенькую потянуло?
— Я… Я ничего, Нинель Ивановна. Только познакомиться хотела.
Постепенно проснувшаяся камера слушала этот разговор, не вмешиваясь.
— Познакомиться, — передразнила Нинель Ивановна. — Ложись сейчас же на свое место, кобла паршивая!
— Да я… ничего… — лепетала Жердь. — Ложусь, ложусь…
Постепенно в камере установилась мертвая тишина, но Клеопатра долго не могла уснуть. Она закуталась в хлипкое одеяльце с головой и все никак не могла согреться, избавиться от нервного озноба.
Только под утро она забылась тревожным сном, который был прерван пронзительным свистком дневального и криком:
— Подъем!
Голова была тяжелой и гудела, как колокол. В первую минуту Клеопатра никак не могла понять, где находится. Ад, что ли, приснился наяву?
Под потолком камеры ярко горела электрическая лампочка, женщины переговаривались, переругивались, торопливо одеваясь.
Клеопатра тоже стала натягивать на себя арестантскую робу.
— Эй ты, новенькая! — окликнула ее снизу статная женщина лет тридцати пяти. — Тебя как кличут-то?
— Клеопатра, — ответила застигнутая врасплох Ильина.
— Клеопатры у нас еще не было. Хорошо, что не царица Савская. Живей одевайся и сигай вниз, а не то по морде схлопочешь.
Через минуту Клеопатра стояла на цементном полу, полностью одетая, как и все остальные.
— Будем знакомы, — протянула ей руку женщина. — Меня зовут Нинель, я староста камеры.
— Спасибо, Нинель Ивановна! — вырвалось у Клеопатры.
— Пустяки, — махнула рукой Нинель. — Анфиску давно надо бы поставить на место, да все случая не было. — Понизив голос, чтобы сновавшие вокруг женщины не услышали, она вполголоса добавила: — Посмотрю, может, сегодня после отбоя устроим ей «темную»?