По дороге домой он вспоминал откровения матери и офигевал от того клубка интриг, в который они с Каралей оказались втянуты против своей воли. Но задавая себе вопрос — изменилось ли для него что-то в отношении нее, понимал, что нет. Ничего не изменилось. У него ничего не екнуло в душе от открывшейся правды о том, что они с его малышкой оказывается, связаны не только взаимными чувствами, но и кровным родством. Он любил ее так же как вчера, она не изменилась, став его кузиной, не изменилось и его отношение к ней. Просто удивительно было и странно. Как если бы он узнал, что Алю зовут не Алей на самом деле, а скажем Машей или Дашей. Удивительно было узнать, что его родители, оказывается, хранили от него всю его жизнь такую тайну…. Он не винил мать, в ее ситуации может быть, действительно, проще всего было уехать. Кто же знал, что судьба сведет их с Алей вместе. Буквально столкнет нос к носу. Хотя предположить такую вероятность все-таки можно было, ибо город, в котором они с Алей проживали, не так уж велик.
И вообще, он подозревал в себе какое-то чувство облегчения — проблема разрыва была вполне разрешима. Гораздо хуже было бы, если бы Алечка прельстилась перспективами жизни северной столицы. Если бы ее соблазнил Питер или какой-нибудь питерский хлыщ. Если бы она решила расстаться с ним осознанно, потому что сделала выбор и поняла что для нее важнее — вот это была бы проблема. Если бы она его разлюбила — это проблема. А родство через одно колено — ну что поделать? Они уже любили друг друга и от этого уже никуда не деться….
Ну да ладно, гораздо больше его волновал сейчас другой вопрос — что знает Аля? Всю правду или часть ее? Ту правду, что открылась ему или какую-то другую? Он все время вспоминал просьбу ее отца не говорить девушке, что он в курсе. Почему? Зачем Аля скрывает это от него и скрывает ли? Нужно узнать у нее, но в то же время не сболтнуть лишнего. Вдруг все обман? Вдруг Аля не знает, а ему сказали для того, чтоб он отстал от нее?
Богдан понял, что нынешней ночью ему снова будет не до сна.
Приехал к школе, где училась Алевтина Богдан намного раньше, чем она открылась, чтоб уж точно не пропустить девушку. Не стал прятать машину, ему было безразлично, обнаружат ее или нет, но все-таки припарковался чуть поодаль — лучше, если ее заметят позже, чем раньше. Когда увидел автомобиль Алькиной мамаши, не стал медлить. Хлопнул дверью и решительно направился к девушке, которая уже шла к крыльцу. Он даже не убедился, уехала ли Наталья — все его внимание было приковано к фигурке девушки. Догнал ее уже на ступеньках, ведущих к двери, развернул к себе….
В первое мгновение, когда их взгляды встретились, Бо забыл все о чем хотел с ней поговорить. Единственным желанием, завладевшим его существом, стала потребность прижать ее к себе. И точно такую же потребность он прочел и в ее глазах. На лице ее промелькнула радость или ему показалось? Но миг, и глаза ее застыли. И лицо ее превратилось в холодную и равнодушную маску. Он пытался заставить Алю признаться, но она не хотела говорить с ним и настойчиво требовала оставить ее в покое. Несла какую-то чушь о том, что он ей не подходит в виду бесперспективности его работы и образа жизни, словно заученный монолог твердила. Такое ощущение складывалось, будто вчера она только и делала, что готовилась к этому разговору, учила наизусть все свои аргументы. Неужели она на самом деле верила в то, что ее слов будет достаточно для того, чтоб он отказался от нее? И возможно он добился бы от Карали правды, если бы не вмешалась ее мать. И вот тогда он увидел, как затрясло малышку от страха. Но чего же она боялась, черт возьми? Матери? Его? Чего?
Она избегала его объятий и прикосновений так, словно они были ей противны. Словно само его присутствие рядом разрушало ее. И он почувствовал, осознал в полной мере, какое давление оказывает на девушку ее мать. Она перла на Каралю словно танк, не замечая, что творится с дочерью.
Бедная малышка….
Когда она заявила, что изменила ему, когда вручила браслет, он вдруг все понял.
Для Алевтины правда об их родстве предстала совершенно в другом свете. И если ему было не важно, то для нее это была большая, огромная проблема, из-за которой она готова была соврать что угодно, придумать самую абсурдную ложь, лишь бы он оставил ее в покое, потому что ее это убивало. Медленно, словно яд. И тогда он вспомнил, как обещал ей сделать все ради ее счастья и спокойствия. Как обещал никогда не давить и не принуждать ее. Не делать ничего, что шло бы наперекор ее воле.
И отступил.
Притворился, что поверил, забрал злосчастную коробку с браслетом, развернулся и ушел, искренне желая оказаться как можно быстрее подальше отсюда.
Но успел дойти лишь до своей машины, когда рядом остановился автомобиль Натальи Андреевны и она, приоткрыв окно, обратилась к нему.
— Слушай, мальчик, я надеюсь, больше ты вмешиваться в жизнь моей дочери не станешь?
— Слушайте, женщина, я давно уже не мальчик, ясно? И да, можете не волноваться, я лезть не стану. Но не потому что вас испугался и не из-за того, что она тут плела. Потому что я ее люблю и хочу, чтоб она была счастлива.
— В этом наши желания совпадают….
— О не-ет, — ухмыльнувшись перебил ее Бо, — вы делаете это не потому что любите Алевтину. Вы просто завидуете ей. Завидуете тому, что я люблю ее так, как Вас никогда не любил мой отец. Да, — продолжал Бо, видя замешательство женщины, — я все знаю. И теперь я, по крайней мере, понимаю, в кого уродилась Аля. Она похожа на мою мать, вашу сестру, кстати, которую и выбрал когда-то мой отец. Ее, а не вас, и вам этого не изменить. Вы можете разлучить нас с Алей, изменить наше будущее, но прошлого вам не изменить никогда. Я — не мой отец, а Аля — не ваша сестра. Так что все бесполезно. Надеюсь, когда-нибудь вы это поймете.
Не дожидаясь ответа Бо сел в машину и уехал.
Он даже не заметил, как наступил февраль. Время для него теперь текло, словно в каком-то сумраке — дом, работа, работа, дом…. Хорошо, что работы хватало, как бы двояко это не звучало. Богдан научился абстрагироваться от чужого горя и всего понимания того, что значит обилие заказов. Для него это означало лишь возможность отвлечься и не думать ни о чем. Он теперь работал агентом — бумажная волокита, псевдодушевные разговоры с родственниками усопших и кладбища, кладбища, кладбища…. Крематорий иногда…. Церкви и храмы…. Вот до чего сузилось его существование.
Роман первое время пытался выяснить, в чем причина отстраненности друга, но наткнувшись на глухую стену, а однажды и зуботычину, отстал. И, наверное, успокоился — переезд ему теперь не грозил, чего же еще ему было нужно? Раскрывать перед ним душу и жаловаться на жизнь Бо не спешил. Да и нужным не считал. И неизвестно до каких пор это продолжалось бы, если бы однажды, роясь в кошельке в поисках визитки с координатами магазина автозапчастей, Бо не нашел визитку, что дала ему Стася. А он как-то уже и позабыл и про гонки, и про саму девушку, и про свои планы по тюнингу субаря. Всмотрелся в название клуба, нахмурился.
А почему нет?
И позвонил ей.
Отогнал тачку в мастерскую, познакомился с механиками, которые оказались весьма забавными ребятами. Отмороженные на всю голову, они просто болели скоростью и жаждой победы. И Стася так гармонично вливалась в их коллектив, была своим в доску парнем.
Теперь Бо после работы торопился не домой, а в просторный бокс, где доводили до ума его машину. И много времени они со Стасей проводили вместе. Он не переставал удивляться, насколько хорошо эта девушка плавает в теме устройства автомобиля. Видит Бог, он никогда в жизни настолько осведомленной женщины не встречал и вряд ли встретит.
Богдан не верил в дружбу между мужчиной и женщиной, может быть, потому что у него никогда не было раньше женщины-друга. А может быть, потому что догадывался о том, что для Стаси-то он другом когда-нибудь вряд ли станет. Но она не спешила, может догадывалась о чем-то, может мариновала — кто знает, что у нее было на уме. Главное Богдан старался не провоцировать ее на выяснение отношений и расставление всех точек над I. Все это время, что они общались, он честно пытался примерить ее на себя, представить себя с ней.