Василиса Илларионовна замолчала. Роман вытер испарину со лба и спросил:
— А как мы должны умереть?
— Не знаю. Но думаю, что Амалия Никифоровна уже позаботилась об этом.
— Чертовщина какая-то, — прошептал Роман. — Умеете вы нагонять мистику. Тьфу! Вы того, Инна Владимировна, со мной ничего не бойтесь, — стал хорохориться Роман. — У меня с собой оружие, ежели чего, отобьемся. Не из таких ситуаций выпутывались. Вы, главное, мне верьте…
И тут машина резко затормозила.
— Ну вы, блин, даете! — выругался водитель. — Все! Я вас дальше не повезу. Выходите из машины! — приказал он и вытащил из-под сиденья монтировку.
— Повезешь как миленький! — рявкнул Роман. — Куда скажем, туда и повезешь!
— Да я вас в милицию сейчас сдам! — не унимался водитель.
— Я сам милиция! — рассвирепел Роман.
Конечно, можно было и не злиться так на простого водилу. Но у Романа бушевало в крови такое количество адреналина, что удерживаться в рамках приличий он не мог и не хотел. Ему было не по себе, что он так раскис от пономаренковских страшилок. Водитель со своими «взбрыками» подвернулся очень кстати. Вот на ком можно отыграться и восстановить подмоченную минутной испариной репутацию.
После короткой перепалки и нескольких «пассов» водитель стал шелковым и под бдительным оком Романа вез своих чокнутых пассажиров по заданному маршруту без жалоб и предложений.
Амалия ждала их в гостиной. Насупленная и неприветливая — ни дать ни взять пушкинская «пиковая» графиня.
— Что сегодня за день? — стала причитать Амалия. — Племянничек явился без приглашения. Болтун. Ничего дельного не сказал, а времени отнял массу. Зачем приходил, непонятно. Бабу завел. Пришел доложить, что хочет жениться. На ком?! Она его так омерзительно обзывает, фу! Слепец! А вам что это вздумалось наносить визиты?
Амалия строго посмотрела на Пономаренко. Намек был понятен: ходят тут всякие, отвлекают от важных дел.
Инна выдержала взгляд. А Роман? Роман стоял как вкопанный перед странным портретом. Казалось, он и не слышал вступительных речей.
— Кто это? — не ко времени и не к месту вдруг спросил он.
— Это портрет моей дочери, — недовольно поджав губы, ответствовала Графиня.
Инна тоже удивилась бестактности Романа. Она видела этот портрет Лики десятки раз, но никогда не смела заводить о нем разговор.
— Ваша дочь? Это которая… самоубийца?
— Роман! — не выдержала Инна и прикрикнула на сыщика.
— Молодой человек, вы ведете себя скверно! — не осталась в стороне и Графиня.
— Извините, но холст очень странный, он напоминает…
— Холст как холст, — отрезала Амалия. — Инна, кого ты привела? Я дурно себя чувствую и не намерена разговаривать на больные темы. — Она вдруг потеряла терпение и на последних словах истерично взвизгнула.
Роман не обращал никакого внимания на женщин. Он чуть ли не обнюхивал портрет Лики.
— Я знаю, что это, — заявил он, и по лицу Амалии пошли судороги.
— Болван! — заорала она и пошла на него с кулаками. Такой разгневанной Инна никогда ее не видела. Она испугалась, что старуху хватит удар.
— Это не холст. — Роман отпрыгнул от Амалии и, буравя ее глазами, прямо в лицо выдохнул: — Это человеческая кожа. Уж я-то в этом понимаю, поверьте! Вы нарисовали портрет своей умершей дочери на человеческой коже! С какого трупа вы сняли кожу?
Амалия остановилась. Лицо ее посерело, она сморщилась, как сушеная груша.
— Это кожа моей Лики, — прошептала она еле слышно. Но в комнате стояла такая тишина, что этот шепот прозвучал как набат.
— Теперь я верю всему, что говорила Инна, — в свою очередь сделал неуместное признание Роман. — Это вы пугаете всех письмами, где цитируете любимого писателя вашей дочери. И получаете от этого удовольствие!
И тут Графиня стала смеяться. Жутким потусторонним смехом.
Роман замолчал и на всякий случай ощупал пистолет.
Амалия прекратила истеричный смех, повернулась к Инне и отчетливо прошипела: