-Ты бы поосторожнее с каплями, Полинушка. То, что тебе доктор прописал, может для неё отравой станет... Григорий Александрович, не сочтите за труд, помогите девочку перенести. Не хочется её тревожить лишний раз.
-Да какой же это труд? Она лёгонькая, хорошо, если веса два пуда набрала. Совсем ещё дитя.
-Ну, дитя не дитя, а всё-таки шестнадцатый год! - Полина строго глянула на старого приятеля, - так что не гусарствуй, Гришенька! Мы сейчас с Сонечкой постель разберём, а уж потом ты перенесёшь её.
Мимо прошуршали шёлком юбки, голоса замолкли. Мягкими неслышными шагами прошёлся по комнате Григорий Александрович, мурлыча себе под нос мелодию. Вот-вот, именно это он отстукивал на подлокотнике кресла. "Ты одессит, Гришка, а это значит..." - напевал Григорий Александрович. Неправильно, не Гришка, а Мишка: "Ты одессит, Мишка..." - хотела поправить его Кира, но совсем заснула и не проснулась даже, когда её, легко подняв на руки, Григорий Александрович перенёс в кровать. Полина с Софьей Григорьевной похлопотали, укрывая её и крестя на ночь, оставили гореть ночник и тихонько вышли. На сегодняшний вечер у них ещё предполагалось заехать в Камерный театр (спектакли шли там, несмотря на пост) и посмотреть на московскую диву Верочку Каралли в "Лебедином озере", потом где-нибудь поужинать в приличном месте в богемной компании.
Кире снился старый детский сон, тот самый, от которого она страшно плакала, а маменька приходила и ложилась рядом, гладила по голове, тихонько шептала что-то тихое и нежное и не уходила, пока маленькая дочь не успокоится. Плечистые великаны с волчьими мордами вместо лиц встали в оконном проёме, вот они бесшумно спрыгнули на паркет, скаля острые клыки, и медленно двинулись в её сторону. Кира укрылась с головой, она не хотела видеть, как приближаются чудовища, как лунный свет играет на блестящей шерсти, покрывающей их тела, как горят мёртвой зеленью не волчьи глаза. Но любопытство заставило преодолеть жуткий страх, и она приоткрыла глаза. Исчезли великаны-волки, вместо них в лунном луче уселась на задние лапы пушистая рыжая лисица, вот она повернула голову к Кире и та увидела, что это не лиса, точнее, не совсем лиса. Половина морды и вдоль хребта всё золотилось лисьей шерстью, а другая половина отливала седым волчьим мехом. Половина морды "улыбалась" этакой гигантской лисичкой-сестричкой, но другая половина скалилась смертельным оскалом волка. Мурашки поползли по коже. А волколис встал на толстые лапы и двинулся к сжавшейся в комочек Кире. Она ждала, внутренне цепенея от ужаса, что сейчас пахнёт гнилью из открытой пасти и в неё вцепятся острые зубы. И вдруг возмутилась: чего бояться? Это же всего лишь сон. Страшный детский сон. Но она-то давно не ребёнок! Так с какой стати надо укрываться с головой и зажмурившись трястись при виде призрачных чудовищ? Просто надо проснуться - и всё.
Но проснуться не получалось, она ворочалась, билась как рыбка, выброшенная на лёд, и чувствовала, что вновь вся цепенеет.
-Кира, проснись, - прошептал на ухо тихий голос, - проснись, ты должна проснуться! Не спи! Выпей кофе и проснись совсем! Тебе надо что-то вспомнить. Ты должна вспомнить.
-Да, маменька, да, я сейчас, - и вновь тяжёлая голова упала на подушку, - это из-за Полининых сонных капель, они не дают раскрыть глаза.
-Кирочка, нельзя спать. Открывай глаза, поднимайся, иначе заснёшь и больше не проснёшься. Заставь себя проснуться!
Она выпуталась из сбившейся простыни, спустила ноги на холодный пол, поёжилась - из открытой нараспашку форточки несло морозом, ветер задувал в комнату снежинки. Кира доползла до окна и стала под форточку, её тут же охватило холодом. Это подействовало, будто её окатили ледяной водой. Взгляд сфокусировался на большой чашке с чёрным кофе, от которого поднимался пар. Такую огромную красную чашку она видела в немецком журнале, который принёс как-то Серёжа. Он посмеивался над ними, потому что Кира и Шурочка внимательно разглядывали каждую страницу, сверкающую яркими красками, так, словно это были эрмитажные репродукции. Реклама кофе занимала целый разворот: шоколадного цвета густой напиток был налит в ярко-красную чашку, в зеркальной поверхности отражалось чьё-то довольное лицо, а вокруг чашки маслянисто блестели кофейные зёрна. Вот именно такая чашка сейчас стояла на столе. Откуда здесь только что сваренный кофе?! Стуча зубами от холода, она взяла в руки горячую чашку, глотнула и зашипела, ошпарив себе язык. В голове стало проясняться, она упорно стояла под ледяным ветром из форточки, чувствовала на лице покалывание от попадающих на кожу снежинок и глотала обжигающий сладкий кофе. Взглянула на часы, блестящие стрелочки показывали половину второго. А заснула она около шести вечера.
Она должна что-то вспомнить. Что? Тяжёлые мысли еле-еле ворочались в ещё больной голове. Что произошло вчера? Кира стала вспоминать поочерёдно все эпизоды вчерашнего дня. Приходила Софья Григорьевна с разговором, потом Григорий Александрович предлагал помощь, потом они обедали, и приехала Полина. Был чудесный вечер, но она заснула прямо в кресле. Григорий Александрович пел что-то знакомое, что-то неправильное. Они перенесли её сюда, уложили спать. Что же надо вспомнить?
Кира вновь начала перебирать в памяти незначительные события вчерашнего дня. Дурацкие капли всё ещё туманили голову. Полина слишком много влила их в её кофе. Григорий Александрович предупреждал, что надо остерегаться её. Кира это должна вспомнить? Надо быть осмотрительнее с тётушкой? Григорий Александрович предлагал спрятать у него шкатулку. Не хотелось бы делать этого, но, видимо, придётся. Григорий Александрович... Что он напевал? "Ты одессит, Мишка, а это значит..." Нет, он пел по-другому: "Ты одессит, Гришка..." Обычная песня из репертуара Леонида Утёсова... Как Утёсова?! Кира чуть не выронила чашку из разом ослабевших пальцев. Как Утёсова?! Ему сейчас только пятнадцать лет, они же одногодки! Мало того - оба мартовские! И песня эта написана во время войны - Великой Отечественной войны. Откуда Григорий Александрович может знать её?! У Киры побелело в глазах. Вот они, волколисы, подкрадываются... Бежать, немедленно. Но куда? Теперь её мозг лихорадочно работал, она должна придумать, куда сможет скрыться от этих волколисов.
Можно попробовать уехать. Куда? А если?.. Она знает, куда убежит от них. Только надо действовать немедленно. Кира не стала включать свет - собиралась почти на ощупь, неслышно проскользнула в переднюю. И замерла. Что она делает? Зачем бежать? Ей же удалось сложить в нужном порядке три странички "книжки", осталось правильно приладить последнюю. Каждый раз, когда она подбирала нужную последовательность страниц, вокруг неё что-то менялось. И была некая система в этих изменениях, и логика подсказывала, что она совсем близко подошла к окончательному варианту. Так зачем куда-то бежать? Надо всего лишь найти решение с последним листком.
Так же бесшумно Кира вернулась к себе, достала из саквояжа ящичек. Аккуратно выложила золотые листки и уставилась на них. Они тоже изменились! Первый листочек из золотого постепенно становился прозрачным, как тоненькое стёклышко, второй - был полупрозрачным с золотым отливом, третий и четвёртый оставались плотно золотыми. Почему это происходило, Кира не понимала. Может, это "книжка" разрушалась таким образом, потому что Кира нарушила запрет и вскрыла коробку? Или это был знак того, что она правильно сложила страницы? Некогда гадать, надо дело делать.
Как уже было не раз, от пристального разглядывания постоянно меняющихся узоров, её стало охватывать странное состояние, что-то вроде гипнотического транса. Она потрясла головой, открыла форточку и подставила лицо под холодный воздух. Это помогло.
Линии на страничках тянулись вверх, превращались в пунктир, вытягивались и скручивались. Ей показалось, что она уловила гармонию системы: вот, именно эта сторона должна прилегать к третьей странице. Она приложила листочек. В "книжке" что-то щёлкнуло, все странички намертво соединились и сложились гармошкой, при этом из четвёртого листка выпал ещё один - пятый - совершенно чистый лист. А этот куда приложить: в начало или в конец? И как определить, какой стороной надо его приставить, если на нём ничего нет?