-И опять ты не виноват. Какой хороший мальчик!
-Ладно тебе ёрничать! Я же признаю, виноват. Мне за это ещё на том свете отольётся. Но ты-то хоть понимаешь, где я служу? Там такие дела делаются! Кстати, твой Сергей Степаныч на дядю Сашу сердитую писульку написал. Думал, его можно этим напугать.
- Твой "дядя Саша" - мерзавец, он во время войны во Франции с фашистами сотрудничал, людей выдавал. Из-за него погибла жена Серёжи. Знаешь, сколько лет он искал твоего "дядю"?
-Ну и что с того? "С немцами сотрудничал"! Как же, накажут его! Ты что думаешь, дядя Саша во Францию тогда туристом ездил? Да он спецзадание выполнял. И, кстати, тебя оно касается, потому что связано было с твоим делом.
-То есть как это с моим делом? - не поняла Кира.
-А вот так. У нас тобой давным-давно занимаются. Думаешь, это только мы в Большом Доме историю твою изучали? Как же! Ещё до революции в спецотделе дело было заведено. Понятно? Потом кто-то не шибко умный сдал его в архив, но ближе к тридцатому году возобновили. С тех пор и ведут. У нас паранормальными явлениями разные серьёзные отделы ведают. Так что всё, что тебя и твоей семейки касается, - наблюдают и изучают. Ясно тебе?
-Мне-то ясно, что тебя, бедненького, по рукам-ногам связали, нож к горлу приставили и сказали: "Служи у нас, а не то..." Не хотел бы, так не служил. А ты добровольно и с радостью хвостом завилял, лишь бы выслужиться.
-Чёрт! Не получается у нас разговор, - он досадливо махнул рукой.
-Не получается, - согласилась Кира,- сегодня такой день красивый - Новый год. А ты портишь его!
- Сама всё портишь. Говорю же тебе, плохо мне здесь, не могу я всё время: "господин" да "госпожа". А ещё эти лошади кругом! Я их боюсь: спереди зайдёшь - укусить норовят, а сзади - так могут копытом приложить, что костей не соберёшь. А там, дома, без гаража моя "единичка", мои "Жигули" бедные стоят! Что от них за эти три с половиной месяца осталось?! А здесь: тому говори "ваше благородие", тому - "ваше высокоблагородие" - пойди разбери, кому как надо... Пойми, я к себе хочу, туда, где все товарищи! Где утром "Пионерская зорька" по радио и песню "Взвейтесь кострами, синие ночи!" поют. Где автомобили пусть и по плохим дорогам бегают, но не эти хвостатые твари с копытами.
-Ах-ах, как мне тебя жаль! Сейчас расплачусь. Ты же сам этого хотел. Вспомни, как мечтал лекарства, которых здесь нет, продавать больным людям. Что ж не продаёшь? Не получается мародёрствовать?
-Дура ты. Я с тобой по-хорошему, по-человечески, а ты... Мне тогда всё другим казалось, всё просто: привезу сюда то, чего здесь ещё нет, капитал сколочу и жить буду барином. Бабуля рассказывала, как они раньше жили. Хорошо жили, прадедушка во флоте служил, его уважали.
-Глупый ты, Вацек. Везде служить надо: и там - у вас, и здесь - у нас. А ты не служил, ты прислуживался - вот теперь и плачешь.
-Твой Сергей Степаныч обещал помочь.
-Серёжа? Серёжа договаривался с тобой? - не поверила Кира.
-А что ты удивляешься? Я ему обещал сказать, когда начнётся операция по вашему захвату, вот он за это и пообещал помощь. Ты что, забыла, как я прикрывал их: его и твою Шурку?
Кирины глаза сузились:
-Я помню! Я хорошо помню, как ты руки ему крутил и Шурочкой прикрывался.
-Ну ты совсем без понятия! Да если б я ею прикрывался, дядя Саша в неё попал бы! А он, гад, чуть не убил меня. Хотя мне и сейчас иногда кажется, что я не живой. Ведь тогда, в библиотеке, он трижды в меня попал. Трижды! Григорий Александрович говорил, что меня в подворотне совсем дохлого нашли, а потом оказалось, что я живой.
-Какой Григорий Александрович? Иванов?!
-Ну да. Это он нашёл меня и в больницу свёз. У меня же ничего не оказалось: ни денег, ни документов - всё твой замечательный Сергей Степаныч утащил. А он, Григорий Александрович, свои денежки заплатил, и потом ещё докторам давал, чтоб лечили лучше. Документы помог получить. Мне тогда в бреду всё бабуля виделась. Будто сидит рядом, за руку держит, ласково так смотрит и головой качает. А ещё она с Григорием Александровичем всё время ругалась.
-Очень даже может быть. А он, Григорий, знает, что ты его сына застрелил?
-Откуда ему знать, если тот ещё не родился? А может, знает? Я скоро совсем с ума сойду с этими вашими парадоксами: призраки среди людей болтаются, время обратно движется... Помоги мне, Кирка! Верни назад!
-Да не знаю я, как тебе помочь! - она досадливо поморщилась, - и как ты вернёшься? Ты же дядьку своего застрелил. У тебя репутация, мягко говоря, подмоченная. Да, нелегко тебе. Знаю, каково это - попасть не в своё время.
-Григорий Александрович говорил, что у тебя есть то, что может помочь вернуться. В том ящике, который я открыть хотел.
-Ты бы меньше слушал господина Иванова. С дядькой ты хорошо знаком был, а подлым характером его сынок в батюшку пошёл.
Они довольно далеко отошли от усадьбы. Здесь уже и намёка не было на парковые посадки: настоящий густой лес, весь укутанный нетронутым снегом.
-Господи! Ты только посмотри! - он вытаращился на невесть откуда взявшийся туман. Кира с изумлением увидела, как из искрящегося радужным сиянием воздуха выткались сначала головы, а потом корпус и ноги двух белоснежных лошадок с роскошными гривами и хвостами. Они везли сверкающую лаком белую карету с зажженными фонарями. Лёгкий перезвон колокольчиков сопровождал бесшумный шаг лошадей. Кучер в серебристой ливрее и белом цилиндре остановил карету возле оцепеневших Киры и Вацлава. Резная дверца распахнулась и показалась хорошенькая барышня в платье с глубоким декольте, с высокой причёской из пудреных волос, украшенных живыми(!) цветами.
-Ах, вот и вы, сударыня! Поднимайтесь к нам! Вы, наверное, замёрзли? - барышня мило улыбалась и не забывала обмахиваться расписным веером, хотя на морозе ей при таком декольте явно не могло быть жарко. - Ну что же вы? Заходите!
И Кира, оглянувшись на остолбеневшего Вацлава, забралась в карету.
-А как же я? - обиженно заглянул внутрь Вацлав, - возьмите меня с собой!
-Нет-нет, мы без вас. Возвращайтесь назад, сударь, - приказала барышня и кивнула кучеру, чтобы трогал. Карета плавно покатилась, оставляя позади раздосадованного Вацлава Иванова.
Внутри было тепло, в хрустальных вазочках по углам кареты стояли цветы, и пахло свежестью. Кроме очаровательной барышни в бледно-сиреневом атласном платье, в карете оказалась ещё одна красавица в светло-розовом туалете. Они улыбались и переглядывались так, словно совершили какую-то хитрую проделку.
-Лизонька, наша гостья заскучала, - посмотрела на соседку в розовом барышня постарше.
-О, нет! Мы не дадим скучать! Правда, Полина? - та кивнула в ответ.- Сударыня, ваше вчерашнее пение было превосходным. Даже мы с княжной Полиной не могли бы спеть лучше. А ведь этот романс написан для нас.
-Для вас? - глупо переспросила Кира, - но как же...
-Все молодые господа, особенно офицеры, обожают его. А один инженерный офицер так просто замирает, когда мы это поём. Правда, Лизонька? - и она лукаво посмотрела на покрасневшую подругу.
-А вот и нет. Это твой граф Томский хочет, чтобы мы пели, - надула губы черноглазая Лиза, - и всегда-всегда жалуется бабушке на твои капризы.
-А вы знаете, сударыня, Лизонька скоро выходит замуж за князя Елецкого.
-Поздравляю! Он очень достойный молодой человек, - отозвалась Кира и незаметно ущипнула себя за руку - не спит ли? Рука заболела, значит, она не спит.
-Вот видишь, все знают, что князь Елецкий - отличная партия, - кивнула Полина. - Для простой графской воспитанницы он чудо как хорош.
-Постойте, - встрепенулась Кира, - так не может быть. Если вы, Лизонька, воспитанница графини, то не можете быть невестой князя Елецкого.
-Это почему же? - сделали круглые глаза обе девушки.
-У Пушкина нет князя Елецкого, он есть только в опере Чайковского. И если Лизонька воспитанница старой графини, значит, речь идёт о повести Пушкина, потому что в опере она её внучка.