Кира теребила дочку, что-то спрашивала и сама же отвечала. За всё это время Шурка, ласкаясь к матери, не сказала ни слова.
-Шурочка, что же ты молчишь? - прижимая к себе дочь и радуясь её румяным щекам, спросила Кира. Девочка потянула её ближе к себе и даже не сказала, а, скорее, просипела прерывающимся голосом:
-Ты теперь не уйдёшь?
-Ни за что! - поцеловала в холодную щёчку и озабоченно спросила: - но почему у тебя такой голос? Ты простудилась?
Шурка помотала головой, а Серёжа обернулся к ним:
-Кира, мы об этом позже поговорим, - и тронул вожжами лошадь. Та двинулась медленным шагом в сторону Большой усадьбы, - сейчас мы тебя подвезём, а потом с Шуркой вернёмся на мызу.
-И не подумаю оставаться, - возразила Кира, её страшно обеспокоило Шуркино молчание, - только покажусь Соне и с вами назад. Как ты мог подумать, что я теперь отпущу Шурочку? Во-первых, ты обещал мне всё-всё рассказать, а во-вторых, я должна вам кое-что объяснить. Так что езжай в усадьбу, попьём чая с пирожными - Новый год всё-таки, а потом покатим на мызу. Там и переночуем.
Лошадка бодро побежала по дороге. Уже совсем стемнело, но от белизны снега и выкатившейся полной луны было всё видно, да и снег пошёл уже не стеной, а мелкими и медленными хлопьями. Ехать бы так и ехать, прижимая к себе Шурку. Что ещё нужно? Чего ещё не хватает? Кира горько усмехнулась: ясно же, кого не хватает. А как было бы хорошо втроём скользить в санях по искрящемуся снежному богатству! Она даже глаза зажмурила от удовольствия, представив эту сцену: её и Шурку обнимает Штефан, и они так уютно чувствуют себя в его руках.
Софья Григорьевна места себе не находила от беспокойства. Она проснулась поздно, время уже шло к обеду. Обычно она так долго не залёживалась, но сказалась усталость, волнения - вот и спала как младенец. Проснувшись, ещё повалялась на пуховой перине, потом заметила, что Киры в комнате нет. Решила, что та встала раньше и вышла пройтись. И тут Софья Григорьевна вспомнила историю, которую ей поведали. Совершенно невозможную историю, свидетельствующую лишь об одном - девушка больна и больна серьёзно. Эта мысль как-то сразу свела на нет хорошее новогоднее настроение, и Софья Григорьевна стала придумывать, к каким докторам надо обратиться, чтобы вылечить Киру.
Прошло время обеда, а Кира всё не появлялась. Уже стало смеркаться. Тогда Софья Григорьевна отправилась в господский дом, чтобы хоть там что-нибудь разузнать. Ничего не вышло. Дом был пуст: и хозяева, и гости - все отправились кататься в санях вдоль берега, причём прихватили с собой изрядное количество шампанского. Побродив по нарядным комнатам, среди слуг, занимавшихся подготовкой к позднему праздничному ужину и в очередной раз обидевшись на неверную приятельницу, искушавшую важностью её визита для обитателей поместья, Софья Григорьевна отправилась в Кавалерский дом. Вскоре появилась неутомимая Хельга и, к изумлению и негодованию Софьи Григорьевны, позвала её пообедать на кухне вместе с прислугой. Конечно, это предложение было гордо отвергнуто. Хельга не обиделась и, сбегав несколько раз в дом, притащила столько разных вкусностей, что их, наверное, хватило бы на роту солдат.
Когда уже совсем стемнело, заглянул приятный молодой человек, которого Софья Григорьевна заметила ещё вчера во время бала. Он извинился за вторжение, представился Вацлавом Борисовичем Ивановым - старым знакомым Киры Сергеевны - и поинтересовался, не вернулась ли она с прогулки. Софья Григорьевна пригласила его выпить с нею кофе (не сидеть же весь день одной!), но Вацлав Борисович отказался, сославшись на какие-то неотложные дела. И певица вновь осталась в одиночестве и жутко сердилась на Киру. Поэтому, когда стукнула входная дверь, она независимо выпрямилась и обижено уставилась в тёмное окно.
-Сонечка, прости, дорогая! Не получилось предупредить тебя, да и не думала я, что задержусь надолго, - раскрасневшаяся с мороза Кира подбежала к певице и обняла её, - смотри, с кем я пришла!
Софья Григорьевна не умела долго обижаться, к тому же любопытство - коварная вещь, и она удивлённо уставилась на Шурочку и Серёжу.
-Это мой давний друг Сергей Степанович Палёнов, - Серёжа поклонился, он уже научился кланяться так, как здесь принято. - А это Шурочка - моя дочь.
Шурочка тоже изобразила что-то вроде книксена. Привставшая было Софья Григорьевна плюхнулась обратно в кресло и с испугом посмотрела на Киру. Та не сводила счастливых глаз с хорошенькой девочки в кроличьей шубке и шапочке.
-Я... я рада, - растерянно пробормотала певица, - очень рада.
-Раздевайтесь, сейчас будем чай пить, - сияла Кира улыбкой. Она постоянно поглядывала на Шурочку: никак не могла на неё наглядеться. Ей казалось, что Шурочка если и не выросла, то как-то повзрослела. У девочки появилось новое выражение: она пытливо, без улыбки, как-то не по-детски, вглядывалась в лица людей, и от этого её взгляда у Киры сжималось сердце. Она понимала, сколько всего пришлось пережить ребёнку за эти месяцы, и была бесконечно тронута той заботой, которой окружил Серёжа её девочку. - Смотри, Шурочка, твоя любимая "картошка", а в эклерах - заварной крем - всё, как ты любишь.
Кира усадила всех за стол, налила чая из недавно принесённого хлопотливой Хельгой самовара и с удовольствием любовалась тут же измазавшейся в сахарной пудре Шуркиной мордашкой. Взглянув на замурзанную Шурочку, Серёжа тоже приложился к эклерам, красовавшимся на столе, он-то всегда был сладкоежкой.
Пока пили чай, перебрасываясь лёгкими шутками, Софья Григорьевна в основном помалкивала. Ей было не просто не по себе от всего происходящего - Софья Григорьевна испугалась. Её по-настоящему испугало появление этой развесёлой компании. Если до этого момента, как она считала, проблема со здоровьем была у одной Киры, то теперь число больных утроилось. Или... А что "или"? Или следует признать: это она, Софья Григорьевна, сошла с ума. Но, с другой стороны, они, не считая тех фантастических вещей, о которых говорили, не производили впечатление душевнобольных. В общем, она запуталась. А ещё её поразил этот молодой человек, назвавшийся Сергеем. Она глаз с него не сводила. Наконец, не выдержала:
-Скажите, Сергей Степанович, вы случайно не родственник Витольда Полди-Комаровского? Простите, что интересуюсь, но сходство ваше поразительно. Он должен был дебютировать у нас, и мы уже репетировали "Кармен". Чудесный голос - лирический баритон - бархатного тембра, такого красавца Эскамильо ещё поискать надо было.
-Да? И что же с ним случилось? Не приняли в труппу? Провалился? - Кира лукаво глянула на Серёжу, тот сидел насупившись, как обычно, когда речь заходила о Полди.
-Нет, не провалился. Наши господа солисты взревновали к нему публику и не дали выступить. А Витольд - гордый человек, не стал настаивать и интриговать. Он бросил всё и уехал куда-то на юг.
-В Одессу он уехал, Сонечка. Там служит в оперном театре. Так ты его хорошо знала?
-Даже очень хорошо, - Софья Григорьевна порозовела, - он очень любезный молодой человек, и талантливый. А сходство ваше с ним, Сергей Степанович, удивительное. Вы мне показались его младшим братом - вот какое сходство!
Кира уже было открыла рот, чтобы перевести разговор на другую, более приятную для Сергея тему, как вдруг он, опустив глаза и пристально разглядывая чашку с чаем, обронил:
-Витольд Полди-Комаровский - мой отец.
Кира пристально посмотрела на Сергея. И в этом он изменился: раньше он никогда бы не признался, что Полди его отец, а теперь - пожалуйста. Софья Григорьевна решила, что ей послышалось:
-Как вы сказали? Кто он для вас?
Теперь Сергей поднял на певицу жгучие чёрные глаза:
-Это мой отец, - повторил он и пояснил: - мама не хотела, чтобы мы с ним встречались.
-Но... но вам уже так много лет! - воскликнула Софья Григорьевна. - А Витольд ещё так молод.