Не хотелось касаться убитого, но Сергей понимал, что Ниночка права. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака Вацлава толстый бумажник, сунул себе, повернулся, чтобы уйти.
-Подожди, - остановила его Ниночка. Придерживая тело Вацлава, она сняла с него крестик с жемчужиной и протянула Серёже, - отдай это Кире. Может, она простит его?
Он взял блеснувший в свете фонаря крестик:
-Передам. Но увидимся ли?
-Береги девочку! - она махнула рукой, - вам туда.
Он кивнул. Шурочка по-прежнему стояла, прижавшись к стене. Сергей взял её холодную ручонку - она не сопротивлялась - и повёл туда, куда указала Ниночка.
Они прошли по тёмному переулку. Он всё ещё не мог определить, где они находятся. Но свернув за угол и увидев в конце улицы силуэт памятника Екатерине, понял, что они на Малой Садовой. Только теперь она называлась по-другому - Екатерининская. Мимо проходили мужчины в котелках и цилиндрах, женщины в длинных платьях, и ему показалась странно непривычной их одежда, цокали копыта, и очень сильно пахло лошадьми. Крупный мужчина в шинели и с шашкой на боку проводил их вопросительным взглядом. Сергей выпрямился, принял уверенный вид и повёл Шурочку в сторону садика. Его тревожило молчание девочки. Он понимал, что потрясение, которое она пережила, показалось бы невыносимо тяжёлым даже взрослому человеку. А что уж говорить о семилетнем ребёнке!
-Сейчас мы с тобой сядем на скамеечке под фонарём и обдумаем наше весёленькое положение, - пряча свою неуверенность за нелепо бодрым тоном, произнёс он, сжимая вялую холодную Шурочкину ручонку. - Ты не замёрзла?
Шурка не ответила. Глупый вопрос: на них была зимняя одежда, а сейчас, скорее всего, ранняя осень, сентябрь. В садике пожелтели ещё не все листья на деревьях. Он мысленно порадовался, что их одежда не выглядит так уж непривычно для здешнего народа. Конечно, на них заинтересованно поглядывали, но пальцами не тыкали и полицию не звали. Видимо, петербуржцы и не к таким выкрутасам привыкли.
Они устроились на скамейке под фонарём. Серёжа подумал, что неплохо бы узнать, какой сейчас год и день. Сделать это легко, если купить газету. Вон мальчишка в кепке-пролетарке бежит с целой охапкой листков. Но нужна мелочь, а медяков у них не было. Не совать же газетчику зелёную трёшку? Из урны в виде корзины торчал уголок какого-то печатного листка. Оглянувшись - не смотрит ли кто - Сергей брезгливо поморщился, сунул руку в урну и достал из неё мятый листок. Далеко отставив газету от глаз, ему не хотелось доставать очки, прищурившись, он разглядел дату: 15 сентября 1910 года и смог прочесть несколько заголовков. Один из них сообщал о полёте дирижабля "Америка" через Атлантику, другой с прискорбием вспоминал недавнюю кончину писателя Луи Буссенара.
-Шурочка, - он кинул газетку в урну, - мы с тобой действительно оказались в 1910 году. Сейчас сентябрь. Ну что ж, посмотрим, что у нас есть.
Он достал солидный бумажник Вацлава. Довольно толстенькая пачка разномастных денег - их ещё надо перебрать, а то можно сунуть продавцу купюру, а на ней год напечатан, который ещё не наступил. Документы! Вот это кстати. На первой странице бессрочной паспортной книжки значилось, что она выдана в 1910 году в мае месяце - и тут Серёжа чуть не застонал - на имя Тузенбаха Николая Львовича, потомственного дворянина по свидетельству департамента герольдии, рождения 19 января 1880 года, православного, место постоянного жительства Санкт-Петербург.
Мало того, что у владельца паспорта фамилия чеховского персонажа, так ещё и по возрасту он не подходил. Ну вот как он, шестидесятишестилетний седой мужчина, может сойти за тридцатилетнего молодого человека? Да ещё с такой литературной фамилией? Чем думал Вацлав, когда "подбирал" себе документы?!
Он покосился на Шурку и обеспокоился: сидит, не шелохнётся. Дело плохо. Надо искать ночлег и как-то растормошить девочку.
-Шурка, есть хочешь?
Девочка помотала головой, потом попыталась что-то сказать, но у неё не получилось. Она открывала рот, силилась произнести слово - и ничего, ни звука. Беспомощно посмотрела на Сергея и беззвучно заплакала. Сначала Серёжа растерялся, он прижал к себе Шурочку, шепча ей в макушку:
- Ничего, Шурка, ничего. Это пройдёт. Я слышал, так бывает, когда человек сильно понервничал - голос пропадает. Но потом человек успокоится, и голос вернётся. Ты подожди чуть-чуть, всё восстановится. Всё будет хорошо. Вот что, давай я тебе расскажу, что мы теперь с тобой станем делать. Хочешь?
Шурка подняла заплаканную мордашку и кивнула. Серёжа вздохнул, достал носовой платок:
-Вот, держи, - она взяла, вытерла глаза, высморкалась и выжидательно уставилась на него, - теперь наша фамилия - Тузенбах. Только не смейся, пожалуйста! - она и не думала смеяться, ждала, что он ещё скажет, - и зовут меня Николай Львович. Дворянин. Запоминай, Шурка: Тузенбах Николай Львович. А из тебя мы сделаем мальчика, и будешь ты моим племянником. Или нет, лучше сыном. Как ты считаешь?
Шурочка кивнула.
-Вот и хорошо. Потом я ещё раз просмотрю документы. Без очков не всё вижу. А сейчас надо найти ночлег. И поесть бы.
Через дорогу светился витринами и переливался огнями лампочек в колпачках в виде цветов ландыша магазин Елисеевых. Серёжа решил заглянуть туда. Они осторожно перешли дорогу, невольно отшатываясь от проносящихся мимо упряжек. Внутри знакомого зала празднично сверкали букеты светильников, приказчики сноровисто обслуживали прилично одетых покупателей. Серёжа, напустив на себя отчего-то недовольно-презрительный вид, подвёл Шурочку к витрине с колбасами и ветчиной. Да, выглядело это изобилие внушительно - глаза разбегались. Стыдно сказать, но Сергею вдруг захотелось сбежать из этого колбасного рая. Но он сделал над собою усилие и справился с неизвестно откуда взявшейся робостью. Они купили полфунта нежно-розовой ветчины, попросили её нарезать. Приказчик, виртуозно владея длиннющим острым ножом, накроил им шесть тонюсеньких ломтиков и завернул их в промасленный лист, а потом ещё в один слой обёрточной бумаги. Потом они купили парочку французских булок, уложили всё в бумажный пакет и вышли на Невский.
Уже совсем стемнело. Но везде горели электрические фонари, прибавилось народу на улице. Покупая булочки, Серёжа поинтересовался у приказчика, где ближайшие меблированные комнаты. И теперь они целенаправленно шли в сторону Екатерининского канала. Сергей уже справился с непонятной робостью - может, начал привыкать к новому времени? Довольно уверенно, зарегистрировавшись у служащего, он получил комнату на третьем этаже в меблирашке под вывеской "Рим" и даже заказал самовар. Комната им понравилась: чистенько, кровать под покрывалом в алькове, окно с видом на канал и даже электричество. Коридорный предложил ванную с душем, только он его назвал дождём. Утром им полагался горячий завтрак и всё это за три рубля.
Напились чая с бутербродами, умылись, освоили местные коридорные удобства и решили ложиться спать. Серёжа внимательно осмотрел постель на предмет клопов и тараканов. На всякий случай велел Шурке ложиться прямо в одежде, накрыл её одеялом. Девочка сегодня настолько устала и так нанервничалась, что вначале никак не могла уснуть. Тогда Серёжа почитал ей статейки из найденной в номере газеты, и Шурочка заснула. А он, налив себе уже остывшего чая в стакан, сел разбираться с документами в бумажнике Вацлава.
Кроме паспортной книжки, в бумажнике были деньги. Больше трёх тысяч! Все три тысячи в купюрах, выпущенных после 1910 года. Что из этого следовало? Из этого следовало, что у них с Шурочкой всего около восьмисот рублей, тех самых, что "коллекционировала" девочка в Ленинграде. Конечно, деньги немалые. Но в их положении, положении людей без всего необходимого в чужом для них времени, - это копейки. Одежду купить надо? Надо. За квартиру платить? Надо. Еду покупать надо? Надо.
А всякие там извозчики, парикмахер, прислуга и ещё чёрт в ступе? И ещё доктор! Надо Шурочку показать врачу, да не простому, а хорошему специалисту. Какой из этого вывод? Требуется экономия во всём. Ну хорошо, с деньгами всё ясно: надо экономить. Но ведь экономь не экономь - они когда-нибудь закончатся. Что тогда? Надо искать работу. Как они тут это делают в своём 1910 году? И что из его умений может пригодиться? Можно, конечно, написать книгу - какой-нибудь роман из жизни будущего. Серёжа вздохнул: написать-то он напишет, но найдётся ли издатель, готовый издать его опус? И опять-таки - когда ещё это будет! Нет, нужно попробовать себя в привычной специальности. В журналистике.