Серёжа взволнованно смотрел на отца Иакова. В далёком, том счастливом детстве он запомнил его именно таким: среднего роста, худощавый, седой, серебряный крест на крепкой цепочке. С отчаянной решимостью он двинулся к нему.
-Простите, сударь, - от волнения он забыл, как надо обращаться к священнику. - Не могли бы вы уделить нам несколько минут?
-Конечно, сын мой, - неожиданно глубоким густым голосом отозвался отец Иаков. Он внимательно, снизу вверх, оглядел незнакомца, но не задал ни одного вопроса, - пойдёмте.
-Скажите, вы давно получали известия от вашей дочери? - выпалил Сергей.
Священник резко остановился:
-Что вы знаете об Олечке? Ну же, говорите!
-Пожалуйста, не волнуйтесь! И, пожалуйста, тише. Мы не одни.
Отец Иаков оглянулся: парочка нищих с любопытством следила за ними.
-Прошу прощения, - он вытер платком взмокший лоб, - вы правы: здесь не место для разговора. Пойдёмте к нам.
Он двинулся вперёд, Сергей с Шуркой пошли следом. Они обогнули церковь и попали в небольшой, огороженный белым штакетником, палисадничек. Галечная дорожка вела к крылечку под навесом. Живую ограду создавали кусты шиповника с краснеющими толстыми ягодами, головки ромашек величиной с ладонь кивали под лёгким ветерком. Всё такое ухоженное, чистенькое, будто каждую ромашку, каждый её лепесток тщательно промыли и протёрли мягкой тряпочкой. Они гуськом вошли в дом, тщательно обтерев ноги о половичок на крыльце. Вкусно пахло мёдом и яблоками.
-Глашенька, - позвал отец Иаков, - я гостей привёл!
Из глубины домика появилась... сильно постаревшая Олечка. Серёжа побледнел, замер, прижав руки к груди:
-Мама, - вырвалось у него, сердце забилось быстро-быстро, он закашлялся, пытаясь скрыть волнение. Матушка Глафира всплеснула руками:
-Сейчас, сейчас водички дам! - побежала в кухню и тут же вернулась со стаканом воды. - Попейте, сударь. Всё сразу и пройдёт.
Сергей взял холодный стакан, пил воду и никак не мог оторваться от лица женщины, от её ярких, похожих на спелую вишню глаз. Густые тёмные волосы, причёсанные на прямой пробор и собранные сзади в толстый узел, обрамляли лицо с лучиками морщинок у глаз. Единственным украшением её темно-синей блузки в белый горошек был белый воротничок, освещавший снизу её лицо. Мама - такой бы она стала лет в шестьдесят!
В этом почти кукольном домике и гостиная напоминала комнатку для куклы. Кружевные занавески на окнах, салфеточки на этажерках с книгами, вязаная скатерть на столе под букетом фиолетовых астр. Сергей взглянул на угол с образами, и рука сама потянулась перекреститься. Краем глаза он заметил, как Шурка повторила его жест.
-Прошу, садитесь, - пригласил отец Иаков с напускным спокойствием. - Слушаю вас.
Сергей оглянулся на стоящую у входа матушку Глафиру:
-Моя фамилия Палёнов, Сергей Степанович Палёнов. А это Шурочка, - он не стал уточнять, кем ему приходится ребёнок, не хотелось громоздить ложь. Он вымученно улыбнулся: - вы, батюшка, не ответили на мой вопрос - давно ли получали известия от вашей дочери - Ольги Яковлевны?
Матушка Глафира тихонько вскрикнула и опустилась на стул. Её вишнёвые глаза со страхом уставились на Сергея. Священник с тревогой посмотрел на жену, коротко вздохнул:
-Уже два месяца никаких известий. Писали её квартирной хозяйке - без ответа. Вот на будущей неделе собираюсь ехать в Одессу. Раньше бы поехал, да Глашенька занемогла, - он сокрушённо покачал седой головой. - Как я понимаю, вы, сударь, имеете какое-то касательство к нашей дочери. Не томите, рассказывайте, - попросил он.
-Да-да, сейчас, батюшка, - он всё никак не мог начать - мешал ком в горле, который появился, как только он увидел матушку Глафиру. Он сглотнул и глухо заговорил: - помните, Ольга Яковлевна в то замечательное лето, сразу после курса гимназии, отправилась в Одессу? Конечно, помните. Она страстно мечтала о музыкальном училище, где когда-то училась великая Нежданова. Но, к моему искреннему сожалению, Олечка в это двухэтажное здание с треугольным фронтоном никогда не входила. Я хочу сказать, что там она никогда не училась.
-Позвольте, сударь, - отец Иаков оторопело выпрямился, - то есть как не входила? Как не училась? Вы что-то путаете... И потом откуда вы всё это знаете?
Сергей смущённо помолчал, машинально перебирая пальцами бахрому скатерти.
-Мы с Ольгой Яковлевной были близкими друзьями, потому мне известно даже то, что никто не знает. Нет, я не путаю. Ваша дочь никогда не училась в музыкальном училище. Именно так. Никогда. Но, ради Бога, не спешите осуждать её! Она была молода, прелестна, нетерпелива и допускала ошибки, как все юные особы. Так уж совпало, что в тот жаркий июнь в театре проводили набор в женский хор, и Ольга Яковлевна, которой до смерти надоели всякие учения в гимназии, поступила на должность хористки.
-Хористки?! - жалобно вскрикнул отец Иаков и перекрестился.
-Да как же это?! - встрепенулась матушка Глафира. - Она же нам каждую неделю писала, как учится, какие подруги у неё.
-Писала, - кивнул Сергей, - а как же? Вы бы расстроились, узнав, где она служит. Правда? Вот то-то же. Она вас всегда очень любила и не хотела травмировать...
-Что не хотела Олечка? Трав... - не поняла матушка, нерешительно глянув на мужа.
-Травмировать, причинять боль, - пояснил Сергей и мысленно выругал себя за употребление лексики, не свойственной этому времени, - она решила пока ничего не сообщать вам. К тому ж там ей встретился один молодой человек. Обладая прекрасным голосом, он служил солистом в труппе и на беду женской половины труппы был очень привлекательным, - он взглянул на Шурку, та сидела, сложив руки на коленях, и внимательно слушала. - Этот молодой человек тоже приметил Ольгу Яковлевну - её нельзя было не заметить. Но, к сожалению, роман их был непродолжительным и вскоре оборвался насовсем. Бедная Ольга Яковлевна тяжело переживала эти события. Сразу скажу, настолько тяжело, что жить не захотела...
-Что ж она к нам не пришла? - тихонько заплакала и перекрестилась матушка Глафира. Отец Иаков, с каменным лицом, поднялся, налил из графина воды и протянул жене. Та взяла стакан и отставила его в сторону, - не пришла к родителям!
-Вы уж простите её, - робко и неуверенно попросил Сергей, помолчал и продолжил: - она, бедняжка, тогда совсем растерялась, это было трудное для неё время, очень трудное. Но, к счастью, мир не без добрых людей. И там они тоже нашлись: хорошие, славные люди - муж и жена, пожилые актёры, - они помогли. И когда в марте родился мальчик, они её очень поддержали...
-Постойте, постойте, - опешили батюшка с матушкой и переглянулись, - какой мальчик? Кто родился?
-У Ольги Яковлевны мальчик родился, - он опять закашлялся и отчаянно покраснел, - назвали Серёжей...
- Мальчик? - не верил своим ушам батюшка. Он схватил со стола стакан с водой и одним махом осушил его, - вну-ук?!
Матушка Глафира плакала, уронив голову на плечо мужа. Серёжа молчал, болезненно щурясь, он ждал, когда они хоть чуть успокоятся.
-Пожалуйста, не сердитесь на неё, - опять попросил он, - постарайтесь понять. Она страшно боялась, что здесь, в маленьком городке, где всем всё мгновенно становится известным, пойдут мерзкие сплетни. И не хотела причинять вам беспокойство. Не хотела позорить семью.
-Позорить семью?!Беспокойство?! Да какое там беспокойство! Как же так - скрыть от нас такое? Грех-то какой! Внука скрыть! Прости, Господи, гнев мой, - негодовал батюшка, - где же теперь она? Где ребёнок?
-Где Серёженька? Где? - сквозь слёзы спрашивала матушка Глафира.
-О нём не беспокойтесь: Серёжа воспитывался под Петербургом у тех самых старых актёров, которые отнеслись к Ольге Яковлевне, как к дочери.
-Немедленно едем туда, - вскочила матушка Глафира, - уж я Олечке всё-всё скажу! Мыслимое ли дело: родного ребёнка людям отдавать!