-Погоди, Глашенька, - остановил её отец Иаков, - молодой человек ещё не всё нам рассказал. Правда?
-Правда, - он вздохнул. Ах, как не хотелось врать! Но случившиеся события требовали продолжения, и он стал излагать не очень ловко придуманную историю, - случились так, что на пути Ольги Яковлевны встретился очень порядочный, состоятельный человек - некто господин Баумгартен. Он инженер путей сообщения, из очень хорошей семьи, недавно подписал контракт с компанией в Соединённых Американских Штатах. Они обвенчались. Но дела потребовали его срочного присутствия на месте, и они всей семьёй незамедлительно покинули Россию. Ольга Яковлевна даже не смогла толком написать вам. Поймите, сборы в дорогу, документы всякие - они очень торопились, собирались к вам приехать, но не получилось. Вот потому-то они просили меня нанести вам визит и всё-всё объяснить.
Родители Олечки растерянно смотрели на Сергея.
-Но как же так? Без родительского благословения? Даже не заехала, не сообщила? И письма не написала? - горестно повторяли они. Сережке стало невыносимо жаль стариков, хотелось броситься к ним, обнять, расцеловать и признаться во всём. Вместо этого он подчёркнуто бесстрастно пожал плечами:
-Она не могла, я же говорю, очень торопилась. Но у меня есть карточка, - он достал бумажник. Там хранились фотографии: на одной была снята Олечка с годовалым сыном. Они схватили карточку и стали жадно разглядывать. У матушки опять полились слёзы. Сергей вынул пятьсот рублей, оставив себе минимум на дорогу до Эстляндии, - и ещё вот это. Олечка просила не гневаться и молиться за них.
Старики с недоумением смотрели на зеленоватую бумажку с портретом Петра Первого.
-Зачем? У нас всё есть, - равнодушно отодвинул деньги отец Иаков, - не нужно нам.
-Отец Иаков, дочь от всего сердца это шлёт вам. Видели бы вы, как она переживала, что пока может прислать лишь такую малость! - он покачал головой, неуверенно посмотрел на Шурку, - прошу простить великодушно, но нам пора на поезд и ещё билеты покупать...
Матушка Глафира встрепенулась:
-Куда же вы? И чаю не выпив? - засуетилась она.
-И правда, Сергей Степанович, куда вы торопитесь? Только приехали и сразу уезжать. Так не годится. Какие такие у вас срочные дела?
Сергею очень не хотелось уезжать отсюда, и он подумал, что если они побудут до завтра среди родных, это не сильно им с Шуркой навредит. Ну не станет же он младенцем за ночь? Шурка подошла, взяла его за руку.
-Останемся? До завтра? Да? - и заглянула ему в глаза.
-Останемся, - с превеликим удовольствием сдался он.
-Вот и славно, - обрадовался отец Иаков. - У нас яблоки, мёд свежий, недавно качали. Любишь мёд-то? - спросил он Шурку.
-Люблю, - кивнула она, - у тебя пчёлы живут?
-Живут. За домом три улья стоят. Хочешь посмотреть?
-А можно? - оживилась Шурка.
-Можно. Вот сейчас бабушка Глаша пойдёт в огород травку всякую к столу собрать, ты с нею и пойди.
Матушка Глафира дала Шурке корзинку, и они вместе вышли. Отец Иаков проводил их тревожным взглядом, потом шагнул к Сергею:
-Ну-с, сударь, а теперь скажите, что из вашего повествования было правдой? Быстро говорите, пока жена не вернулась.
Сергей растерялся. Ему-то казалось, что сочинил он правдоподобную историю. Оказалось, нет. Он молчал, отвернувшись к окну.
-Что же вы молчите? Неужели ни слова правды? Что с Олечкой? Жива она? - голос отца Иакова дрогнул.
Сергей повернулся, взглянул в красные от невыплаканных слёз глаза старика.
-Боюсь, батюшка, вы не сможете мне поверить, потому что я и сам ещё до конца не уверился в настоящем. Но одно скажу сразу: Олечка жива и, я думаю, счастлива.
Старик перевёл дыхание, перекрестился на образа, что-то пошептал неслышно. Повернулся к Сергею:
-Говорите! Бог даст, пойму вас.
-Вы, батюшка, священник, в Бога милосердного веруете...
-И в Отца и Сына и Святаго Духа... в милосердие и кротость Его...
-И паству наставляете словом Божием по воскресеньям?
-А как же? И не только по воскресеньям.
-А проповеди свои записываете? Обдумываете их, сочиняете. Потом берёте листочек и пишете, так? Так. А скажите, сразу набело пишете, или черновики имеются?
-Не пойму что-то я ваших, сударь, вопросов.
-Сейчас объясню. Но прежде ответьте: выкидываете черновики или бережно собираете их?
-Кто ж черновики собирает? Они потому и зовутся черновиками, что их набело переписать надобно и за ненужностью в печи сжечь.
-То, что я сейчас скажу, возможно, покажется вам богохульством. Но не спешите отрицать. А что если Господь создал не один мир? Если он сотворил своё чудо, да что-то Ему не понравилось? А попросту черновик получился. И решил Он всё переделать?
- "Кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею"
-Вот-вот! А куда деть тех, кого Он уже оживил своим Божественным дыханием?
Отец Иаков с жалостью смотрел на несчастного, окончательно запутавшегося в своих вопросах и предположениях. Ему было жаль его, он вызывал сочувствие, потому что (отец Иаков ясно видел это) прошёл он через множество мук и страданий. Сергей замолчал, мгновение не сводил неподвижного взгляда с хорошенького мальчика на фотографии.
-Да, трудно поверить в то, о чём я говорю. Я и сам... Но вот, смотрите, - он достал деньги Вацлава и протянул их священнику. Тот взял, повертел и недоумённо взглянул, - вы на год выпуска посмотрите.
Отец Иаков всмотрелся, ахнул, ещё раз посмотрел и с презрением отбросил бумажки от себя:
-Вы фальшивомонетчик?!
-Ну что вы, батюшка! Какой фальшивомонетчик станет рисовать деньги выпуска ещё несуществующего года? Это настоящие деньги. Вот смотрите: эта бумажка выпущена в 1911 году. В будущем сентябре некто Богров сделает своё чёрное дело: убьёт Столыпина...
-Что вы! Господь с вами! - священник перекрестился.
-А вот эта денежка с Екатериной Второй - сторублевая бумажка - появилась позже, уже в 1914 году. Это год начала Мировой войны, долгой и тяжёлой. Потом будет революция и гражданская война. Многие погибнут, - тут его голос дрогнул, но он взял себя в руки, - всё это Ольга Яковлевна пережила вместе с мужем и сыном. Смотрите, вот фотография 1917 года. Узнаёте дочь?
Старик дрожащей рукой взял снимок. Олечка в шапочке, тесно облегающей голову, кокетливо склонилась к плечу исхудавшего Палена, восьмилетний Серёжа скорчил гримаску в объектив. На обороте Андрей Монастырский написал: "Застывшее во времени мгновение. Петроград, 1917 год"
-Петроград? - поднял глаза на Сергея отец Иаков.
-Это Петербург, потом, как война началась, его переименовали в Петроград - так ближе к русскому языку. Но это ещё не всё. Смотрите, - он протянул следующий снимок. С него, обнявшись, смеялись Олечка и её взрослый сын. На обороте рукою Андрея было: "С днём рождения! Ленинград, 1930 год".
-Ленинград?
-После смерти Ленина Петроград стал носить его имя, - не вдаваясь в подробности, объяснил Сергей. - Жизнь была отвратительна и интересна до невозможности. Церкви закрывались, священников... Ладно, не будем об этом. Просто поверьте мне. Она ушла в мир радостный и счастливый.
-Она погибла? - глухо проговорил отец Иаков.
-Да нет же! Я же вам говорю, она ушла, как если бы через порог перешагнула, туда. Там светло, радостно и там человек, которого она любит. Смотрите, - он достал снимок, который стащил из Кириного альбома. Отец Иаков осторожно взял снимок: его дочь - истинная правда! - была безмерно, безгранично счастлива. Это читалось в блеске ярких глаз, в уверенной улыбке, она прямо-таки купалась в нежном взгляде красавца, стоящего рядом. Отец Иаков перевернул снимок, на обратной стороне никаких надписей не было.
-Хорошо, допустим, я вам поверю, но откуда вы всё это знаете: 1917, 1930 - это же невозможно?!
-Невозможно, - согласился Сергей, вздыхая и доставая ещё один снимок, - полароидный, - это 1975 год. Узнаёте кого-нибудь?
Этот снимок две недели назад сделала Вика - соседка Киры по коммуналке. Получилась удачная фотография: обнимающий Киру и Шурочку смеющийся Серёжа - все трое у подъезда дома на Кировском проспекте, а за ними припаркованные жёлтые "жигули".