-А сейчас ты папы не боишься?
-С чего бы мне его бояться? - удивился Серёжа, - твой папа - самый добрый папа в мире.
Кира покашляла.
-Вот вы где, - вышла она на середину конюшни, - я вас искала.
-Мамочка! - рванулась к ней Шурка и замерла, - ой, я же не должна так говорить! - и чихнула.
-Да ладно, здесь же никого нет, - успокоил её Серёжа и вдруг нахмурился, - Шурка, а ты переоделась после снежков? Ты же вся мокрая была!
-Забыла, - спряталась за Киру девочка. - А ты сам не переоделся! Мамочка, он тоже промок.
-Во-первых, я мужчина, а мужчины не раскисают от парочки снежков. А во-вторых, ябедничать некрасиво. Быстро беги переодеваться! - рассердился Сергей, - ты же знаешь, здесь антибиотиков нет, потому и болеть нельзя. А вдруг воспаление лёгких?! Давай, марш-марш!
Шурочка обняла холодными ручонками Киру и расцеловала:
-Не бойся, мамочка, я не простужусь. А чихаю, потому что здесь пыль летает.
-Конечно, не простудишься. Ты у нас сильная и закалённая. Но слушай Серёжу: беги переодеваться.
Шурка ещё раз чмокнула мать в щёку и умчалась. Кира села на скамеечку, опустила подбородок на кулачок и застыла в молчании. Серёжа покосился на неё:
-Так и будешь сидеть молча в позе роденовского мыслителя?
Она дёрнула плечом, разглядывая лошадь чудесной кремовой масти, высунувшую голову из стойла:
-Знаешь, кто в доме? Гришка-прохвост - вот кто.
-Выследил, значит, - он не удивился, - теперь понятно...
-Что, что тебе понятно?
-А знаешь, кого сейчас оперируют наши доктора? Не догадываешься?
-Говори уже, не тяни.
-Вацлава. Вот кого. У него каким-то странным образом рука под пресс попала. Господин Иванов привёз его прямиком сюда, и теперь идёт операция.
-Постой-постой, ты сказал "наши доктора"? И Штефан тоже?!
-Штефан помогает Ивану Фёдоровичу, - кивнул он.
-Серёжка, но это же замечательно! Ты же знаешь, как Иво Рюйтель боялся крови, даже вида её не переносил. А если Штефан помогает отцу, значит, он возвращается, да?
-Не знаю. Но надежда есть. Слушай, может, мне с Артеном поговорить? Мне почему-то кажется, он может помочь.
Кира неприязненно хмыкнула:
-У него своя теория. Таким, как я - слабым и не шибко умным, он не помогает. Он говорит, что до всего сама должна дойти. Родственник называется! - съязвила она.
Серёжа вопросительно посмотрел на неё. Кира ответила ему кривоватой улыбкой и вдруг крикнула в глубину конюшни:
-Может, хватит уже подслушивать?
Из стойла, откуда виднелась голова кремовой лошади, показался нисколько не смущённый Артен:
-И не думал подслушивать, - невозмутимо ответил он, улыбаясь растерянному Серёже.
-Рихард, почему вы не хотите нам помочь? - глядя на него в упор, задал вопрос Сергей, - мне казалось, вы испытываете к нам с Шурочкой дружеские чувства.
-Это правда. И разве я не помогал вам? - он не отвёл глаз, не смутился. -То, что вы здесь, в этом доме - разве мало?
-Мы с Шурочкой очень благодарны вам... Но Кира? Ей так нужна помощь!
Артен покачал головой, по его лицу пробежала тень:
-Это от меня не зависит. Кира должна пройти этот путь сама. Прошлое нам не дано исправить, но можно изменить будущее.
Лошадь ткнулась мордой ему в плечо, он ласково погладил её.
-Вы говорите загадками, господин Артен, - она достала из кармана головоломку, - заберите её. Я не стану ничего менять.
Он взял золотой футляр, взвесил на ладони:
-Нет, я не могу его взять. Пока не могу. Но придёт время, и ты вернёшь его мне.
-Если раньше его не украдёт господин Иванов, - обронил Серёжа.
Артен скривился, как от зубной боли:
-Ищейка напала на след. Поосторожнее с ним.
-Когда-то вы говорили, что он всего лишь кто-то там низшей ступени...
-И сейчас так скажу. Но он затеял свою игру, и, видимо, готов пойти на многое ради успеха, - он взглянул на часы, - мне пора.
Он вывел осёдланную лошадь из конюшни, легко вскочил в седло.
-Кира, держи, - кинул ей головоломку, глаза его при этом полыхнули синим огнём, - ты должна всё сама решить. Сама!
-Сама, сама, - проворчала Кира, глядя вслед Артену. - Ты видел, какие глаза у его лошади? Синие. Даже у его лошади синие глаза!
-Глаза как глаза. Это редкий окрас - изабелловый - у них у всех голубые глаза.
-Голубые, а не синие, - не сдавалась Кира, - и у Штефана теперь такие же: синие, до черноты. Куда Артен поскакал? Ведь к Большому имению совсем в другую сторону надо.
Она задумчиво посмотрела на свои часики.
-Серёжа, твои часы при тебе? Взгляни, который час.
-Сейчас. Вот чёрт! - он с досадой почесал бровь, - стоят! Представляешь, с тридцать первого года шли, не требуя завода. А сегодня - остановились!
-И мои тоже. Это знак. Но что он может значить? Только бы не самое плохое. Пожалуйста, не самое плохое, - взмолилась она.
-Смотри, операция, кажется, закончилась.
В самом деле на крыльцо в пальто внакидку вышел Штефан, он прислонился плечом к дверному косяку, устало глядя на верхушки елей. На безжизненном лице угрюмо светились синие глаза. "Не лицо, а гипсовая маска", - с горечью подумала Кира. Они с Серёжей подошли вплотную, но он не обратил на них никакого внимания. Серёжа кашлянул:
-Как состояние пациента? - поинтересовался он. Штефан нервно дёрнул уголком рта, перевёл взгляд на стоящих перед ним Киру и Сергея:
-Как говорили в старых фильмах: "Жить будет". Если, конечно, не случится осложнений. Антибиотик бы не помешал, да только где ж его взять? - он ещё что-то говорил, но Кира не слушала. Она видела, что голова его занята сейчас совсем другим. "Он же не просто потрясён, - мелькнуло у неё, - он разбит, и... и что-то ещё... Только что именно?"
- Это ты оперировал Вацлава? Не Иван Фёдорович? - вырвалось у неё, и по его вспыхнувшим неподдельной обидой глазам поняла, что не ошиблась. Она прикусила губу: вот оно что... Кажется, до него начинает доходить, кто он на самом деле. Теперь в его душе ведут сражение художник Иво Рюйтель и медик Штефан Пален.
-Оставьте меня в покое, - чётко и раздельно произнёс он и от его холодного, почти враждебного тона Киру бросило в жар. Он спустился с крыльца и медленно пошёл в сторону леса. Кира и Сергей переглянулись - никто из них никогда таким Палена не видели.
-Часы остановились... - беспомощно пробормотала Кира, - вот почему часы остановились: он должен сделать выбор, - и мука отразилась в её зелёных глазах.
Когда привезли стонущего больного и понадобилось перенести его в смотровую, ставшую в одночасье операционной, Штефан старался не смотреть в сторону окровавленной повязки на руке. Его мутило от вида бинтов. Потом Иван Фёдорович, строго глянув, велел сыну мыть руки и становиться к столу, чтобы помогать. У Штефана сразу стало горько во рту, к горлу подкатил комок. Он мыл руки под смешным рукомойником и чувствовал, как ему мерзко. Вначале он постарался стать боком к больному, чтобы не видеть размозжённых пальцев, но отец глянул таким гневным взглядом, что пришлось заставить себя развернуться к больному.
Иван Фёдорович называл инструменты, а Штефан, не задумываясь ни секунды, находил нужное и протягивал отцу. Постепенно прошла тошнота, он внимательно следил за руками отца даже стал прикидывать, как ловчее перехватить тот или иной сосуд. Но в какой-то момент он почувствовал колебания Ивана Фёдоровича, движения рук хирурга замедлились, и тогда он понял, что того подводит зрение.
-Позвольте мне, - вдруг вырвалось у Штефана. Иван Фёдорович замер, потом кивнул и поменялся с ним местами. Теперь уже отец ассистировал сыну. А Штефан с головой ушёл в работу. Его чуткие пальцы работали чётко и быстро. Не замечая восхищённых взглядов отца, он занимался привычным делом.
-У тебя уже был подобный больной? - не выдержал Иван Фёдорович. Штефан поднял голову:
-Во время осады Перемышля в начале пятнадцатого года одному артиллеристу лафетом траншейной пушки так же раздробило пальцы, пришлось повозиться, - и опять склонился к больному. Иван Фёдорович открыл было рот, чтобы спросить насчёт пятнадцатого года, но передумал и продолжал молча ассистировать. Они уже заканчивали, когда внезапно у Штефана в глазах всё поплыло, он побелел и сделал шаг от стола, боясь свалиться на больного.