-Ну что ты терзаешь и меня, и себя?
-Мы ведь очень неплохо жили... - она достала из кармана брючек портсигар, открыла, но тут же захлопнула его и отложила в сторону. Руки её сильно дрожали. - Чего тебе не хватало? Всё было. Ну да, не было детей - это правда. И не нужно! Пойми, я всё равно не смогла бы разрываться между тобой и кем-то ещё. В любой ситуации я бы выбрала тебя и только тебя. Ну хорошо, давай поступим иначе. Хочешь, мы заберём девочку - эту, как её, Шурочку? Она же тебе понравилась.
-То есть как "заберём"?
-Очень просто: возьмём и увезём её к себе, - пожала плечами Дашенька.
-Ты в своём уме? Как тебе в голову такое могло прийти - забрать ребёнка у матери?! Нашла игрушку! Шурочка не твоя кукла.
-Ах, перестань, пожалуйста! Что тут такого? Она, что ли, мать? С чужими детьми возится с утра до вечера в своей библиотеке, а на собственного ребёнка времени нет. Она же совсем не занимается ребёнком. Разве это мать? Бедная девочка вечерами одна-одинёшенька сидит или смотрит телевизор с соседями. Ты сам мне говорил, что у девочки постоянные замечания в дневнике: дерётся, дерзит. А у нас ей понравится. Я разрешу ей играть в кукольной комнате с моими куклами. Ты гулять с нею будешь. И папочка будет рад, он любит возиться с детьми. Давай возьмём девчонку себе!
-Дашенька, ты, прости меня, несёшь чепуху! - его поразил её холодный тон. Но она же совсем не такая. Она чистая, беззащитная. Её хочется защищать от всех...
-Чепуху? Ах вот как! Ну хорошо. Не хочешь брать эту девчонку - и не надо. Мне она никогда не нравилась. Тогда вернёмся вдвоём: ты и я.
Он отрицательно мотнул головой:
-Я не вернусь, - вырвалось у него внезапно, и он виновато потупился. - Как ты не понимаешь, что внутри меня сейчас словно бы два человека сидят! И один с другим борется, рвут душу на части...
-Это всё только слова. Но ты меня плохо знаешь, - в её глазах мерцало что-то дикое, - очень плохо знаешь. Ты и представить не можешь, на что я способна.
-Даша, к чему эти угрозы? Разве так можно кого-либо удержать?
-Но я тебя не отпускаю! - выпалила она. - Послушай, ты не можешь быть тут. Ты болен, очень болен. И папочка говорил, что ты ушёл, потому что болен. Так бывает, человек вдруг уезжает прочь из своего города, из своей семьи, живёт где-то, даже работает там и не помнит ни кто он, ни откуда. Папочка сказал, как это называется у психиатров, только я забыла. Что-то музыкальное такое...
-Диссоциативная фуга. Это называется диссоциативная фуга. Дашенька, - он сглотнул, - твой отец зачем-то вложил в мою голову чужую жизнь. Он поступил неправильно, отвратительно...
-Ты не смеешь так говорить о папочке, - прервала она его с обидой и даже стукнула ладонью по столу так, что звякнули чашки, - он столько для нас сделал!
Штефан с досадой поморщился.
-И не надо морщиться! Да, он всегда помогал нам. Разве ты не знал об этом? И когда ты учился, - помогал, и потом. Думаешь, кто тебе пробы для "Трёх товарищей" устроил? Я попросила, и он с режиссёром договорился. Только он не хотел, чтобы ты знал об этом. А я, видишь, проболталась... А думаешь, легко было ему устроить выставку-продажу твоих картин? Он и это сделал. Ты думаешь, кто тогда купил твои работы? Всё он - папочка. Потому что он любит меня и хочет, чтобы я была счастливой!
-Вот оно что... - их взгляды встретились, и она увидела выражение его глаз, усталое и больное.
Отчего-то она занервничала, руки суетливо поползли к воротнику вязаного свитера, стали его ощупывать:
-Где же это? - испуганно глядя, вдруг спросила она, - где?!
Пальцы её наткнулись на обрывок цепочки, она дёрнула её, выхватив толстый пучок ниток из свитера, поднесла к глазам и вдруг уронила голову на сцепленные руки:
-Теперь понятно, почему всё пошло не так! Я потеряла её... Папочка говорил, что это нельзя терять! - её плечи затряслись от рыданий, - теперь всё пропало, всё пропало...
-Дашенька, - прошептал он дрогнувшим голосом, - пожалуйста, не надо...
Она подняла злое заплаканное лицо:
-А что надо? Скажи, что надо? Это всё из-за неё! - она вскочила так, что стул отлетел далеко от стола, и, схватив дублёнку, выбежала за дверь.
Штефан рванулся за нею. Она же погибнет там, в стылом лесу! Он вылетел на занесённое снегом крыльцо. Никого.
-Даша! - выкрикнул он в иссинюю темень, - Даша!
В ответ только ветер прошумел в деревьях. Он напряжённо всматривался в темноту, надеясь увидеть светлое пятно Дашиной дублёнки. К счастью, снег больше не падал и света луны хватило, чтобы всё рассмотреть на расстоянии в несколько метров. Штефан уже готов был сбежать с крыльца, но внезапно замер. Кровь бросилась ему в лицо: на чистом и ровном снегу не было никаких следов. Вообще никаких! Он сжал зубы и упрямо, до боли в глазах, продолжал вглядываться в нетронутый снежный ковер у своих ног: ни одного следа, словно бы Даша и не выходила наружу. Он потерянно шагнул обратно в избушку.
Примёрзшая дверь открылась с тяжёлым скрипом, он вошёл в промёрзлую комнатёнку и схватился рукой за косяк. Сменились декорации безумного спектакля. Преобразилось всё: на облезлом столе догорал кособокий огарочек свечи, отбрасывая тень на черные от копоти и небрежно отесанные бревенчатые стены. В нос ударил запах плесени и почему-то свежевырытой земли. Из разбитого окна тянуло холодом, и под ним на полу нанесло горку снега. В тёмном углу громоздился не то огромный ларь, не то старый облезлый сундук. Штефан нервно обвёл глазами неузнаваемо изменившуюся комнату и вздрогнул: на столе, рядом с огарком свечи, мерцал россыпью бриллиантов забытый Дашей портсигар - свидетель того, что она побывала здесь. Штефан взял его в руки. С серебряной поверхности на него глянуло ухмыляющееся лицо деда Мороза, под искрящейся инеем бородой которого прислонилась к заиндевевшему дереву несчастная героиня некрасовской поэмы. Он вспомнил знакомое с гимназической поры: "А Дарья стояла и стыла в своём заколдованном сне...". Лицо Мороза было лицом Якова Моисеевича, и он язвительно улыбался ему.
Штефан размахнулся и с силой швырнул портсигар в разбитое окно. Сверкнули прощальным радужным сиянием камешки на крышке, и он утонул где-то далеко в сугробе. Избушка недовольно затрещала вымороженными стенами. Но среди неприятных звуков Штефан уловил какое-то попискивание или возню, словно где-то закрыли котёнка, и тот изо всех своих слабеньких силёнок пытается выбраться. Он прислушался. Звук шёл со стороны ободранного сундука.
Глава 12
-Может, всё-таки пойти за ним? - еле слышно пробормотала Кира, глядя с тоской вслед Штефану. Ей ужасно хотелось броситься следом за Штефаном, но Серёжа покачал головой:
-Не торопи его. Он должен всё обдумать. Да, чуть не забыл! - встрепенулся он, - когда мы этого несчастного тащили в дом, он, прежде чем отключиться, успел шепнуть мне, что нужно беречься Григория Александровича. Тот задумал что-то совсем плохое, ему от тебя надо получить одну вещь во что бы то ни стало.
-Знаю я, что ему надобно - головоломку хочет заполучить. Только никогда ему не держать её в руках. А поподробнее Вацлав не успел рассказать?
-Не успел. Да и господин Иванов рядом крутился. Кстати, это из-за него тот сознание потерял. Иванов так "удачно" поправлял руку больного и укладывал её удобнее, что тот взвыл от боли и сразу сник. Помощник чёртов!
-От этого господина можно чего угодно ждать, - согласилась Кира, - но всё же, что хотел сказать Вацлав? Вот что: давай заглянем к нему? Я думаю, Иван Фёдорович не рассердится. Только Шурку дождёмся. Где она может быть? Сколько можно переодеваться?
-Не волнуйся, сейчас появится. Это её Марта - добрая душа - скорее всего перехватила. Знала бы ты, как она пичкает Шурочку сливками! Каждый день требует, чтобы та выпивала полную чашку. Они с кошкой усаживаются рядом: Шурка на стул, кошка на табуретку - и обе улыбаются!