Но на этом бесконечный и тяжёлый вечер, давно переваливший за полночь, ещё не кончился. Только-только еле стоящая на ногах от усталости Кира собралась улечься рядом с безмятежно посапывающей во сне Шурочкой, как приоткрылась дверь и её позвал Серёжа.
-Серёжка, я сейчас свалюсь - так устала, - пожаловалась она, - что ещё случилось?
-Ты только не волнуйся, - начал он смущённо.
-Да что ещё? Говори уже, не тяни!
-Говорят, Штефан заболел, сильно заболел.
-Штефан?! - волнение тут же смыло усталость, - оставайся здесь возле Шурочки. Я пойду к нему.
Она неслышно сбежала по лестнице, тихо скрипнула дверь. В комнате было жарко и душно, прикрученный язычок фитиля керосиновой лампы давал слабый свет, освещая бледное лицо больного с лихорадочными пятнами на щеках, запёкшиеся губы что-то шептали. Тёмные волосы разметались по подушке, длинные пальцы суетливо перебирали край одеяла. У неё перехватило дыхание от дежавю: так уже было тогда, в конце весны одиннадцатого года. Кира решительно отогнала воспоминания: ещё будет время поразмышлять. Она присела рядом с больным, поймала его беспокойную горячую руку и прижала к своей щеке. Дрожь прошла по всему её телу. Да, ему было очень плохо, она это поняла по тому, как затрепыхалось её сердце, как огнём запылала голова и сразу пересохло во рту. Но постепенно озноб отпустил её, сердце успокоилось, голова стала лёгкой. Она взглянула на Штефана и с беспокойством отметила, что ему почти не полегчало. Прошёл озноб, исчезла бледность, он уже не метался по подушке, но по-прежнему были закрыты его глаза и болезненно кривились губы. Кира приложила ладонь к его лбу -горячий! Неужели пропала её способность помогать больным? Но Шурочке она только что помогла. Так почему же не получилось помочь Штефану? В задумчивости она наклонилась к нему и вздрогнула: из-под длинных ресниц глаза Штефана настороженно следили за нею. Вот выражение его глаз изменилось, в них сверкнула радость, и она поймала себя на том, что улыбается ему в ответ. Он ответил ей такой прекрасной и тёплой улыбкой:
-Дашенька, почему тебя так долго не было? - спросил он хрипловатым шёпотом. Кира отшатнулась. А он продолжал: - ты сердишься? Не надо! Ты прости меня! Я так рад, что ты решила остаться. Ты не беспокойся, твой отец всё поймёт, он же умный человек и любит тебя. Дашенька, пойми, я не смог бы быть там. А ты привыкнешь, вот увидишь: здесь тебе понравится.
Он взял её руку в свою горячую ладонь, прижал к щеке и закрыл глаза:
-Я немножко приболел, но когда ты рядом, вся хворь уходит. Ужасно спать хочется. Ты посиди рядом, ладно? - он резко распахнул затуманенные синие глаза и тут же болезненно сощурился, - этот свет, он такой яркий...
Дрожащими руками Кира загасила фитиль, и комната погрузилась в темноту, только в красненькой лампадке у образов в углу подмигивал огонёк.
-Дашенька, - забеспокоился Штефан, ловя её руку, - пожалуйста, не уходи...
-Я не уйду, закрывай глаза и спи. Утром ты будешь здоровым, - голос её прозвучал сдавленно и хрипло. Его сильные пальцы осторожно и нежно сжимали её руку. Он послушно закрыл глаза, но её руки не выпустил.
Кира смотрела туда, где на подушке угадывалось светлое пятно его лица. Вот, значит, какую цену она должна была заплатить за разбитый радужный счастливый мир. Правильно сказал Баумгартен, нельзя вернуть прошлое. Можно лишь вернуться назад и заново начать строить свою жизнь. Вот, получается, она вернулась, и теперь ей предстоит всё начать сначала. Без Штефана. Но грех ей сердиться! Шурочка с нею! А ведь могло и по-другому всё обернуться. Но сейчас у Киры не получалось убедить себя в том, что ей очень повезло. Грудь сдавило, и, чтобы не зарыдать, не забиться умирающей птицей, она осторожно высвободила руку из пальцев Штефана. Он тревожно завозился. Кира погладила его лоб, наклонилась и поцеловала в висок, туда, где билась тоненькая жилочка.
-Прости меня, - глотая слёзы, прошептала она, - никто из нас не виноват. Так получилось. Она победила, и я ухожу.
Она вернулась наверх, постанывая и пошатываясь. Её знобило. Знобило и ломило кости - каждую, даже самую тоненькую косточку раздирала ноющая боль. Но что такое физическая боль, когда душа болит? Не просто болит, а ноет, саднит, терзается - её бедная несчастная душа устала до изнеможения. Серёжка сидел, скрючившись на полу возле Шуркиной постели. Он поднял голову и посмотрел на Киру красными от усталости глазами:
-Ну, как он?
-Ему лучше, - ровным безжизненным голосом ответила Кира. Она вытянулась рядом с Шурочкой прямо поверх одеяла. Её огромные глаза сухо блестели в темноте, - завтра мы уезжаем.
-Как? Почему? - встрепенулся Сергей, но Кира только покачала головой:
-Завтра, всё завтра. К утреннему поезду мы будем готовы, - повторила она и провалилась то ли в сон, то ли в тяжёлое забытьё.
Глава 14
-Уже и не знаю, как тебя убедить! - Сергей с досадой и злостью оттолкнул стакан с остывшим чаем и возмущённо уставился на неё, - ты что, не понимаешь? Он же болен?! У него жар и бред. Что ж удивительного, что он назвал тебя её именем?
Кира мрачно посмотрела на него и перевела потемневшие глаза с тенями от усталости на Софью Григорьевну и Шурочку, которые рассматривали на стене вокзального буфета произведение, видимо, местного живописца. В массивной раме среди заснеженных сосен и елей мчался поезд в сторону зрителей, из паровозной трубы валил дым, в окнах вагончиков белели лица пассажиров, разглядывающих зимний пейзаж. Если вчера был невыносимо длинный и тяжёлый день, то сегодня случилось не менее сложное утро.
Вернувшись от Штефана, Кира провалилась в болезненный сон, но и там её преследовали тени. Язвительное лицо Якова Моисеевича, его голос, назойливо вползающий в уши: "Ты испортила ему жизнь, без тебя он жил бы спокойно и счастливо". Кира кричала в ответ, что это он, Яков Моисеевич, перевернул своей ложью их жизни, что это не она, а он виноват. А ещё она твердила, что уже всё кончилось, что она перестроила время: остановила и заново запустила его. Но проклятый старик не унимался: "Уйди, слышишь, уйди!", - бубнил он своё. Потом явилась Даша и стала обиженно хлюпать носом: "Я только хотела, чтобы всем стало лучше. И не собиралась я обижать твою девочку. Это всё из-за него. Я для него изобрела сюрприз и думала, вот сейчас достану Шурку и суну ему в руки. Пусть порадуется, что у нас теперь есть дочка. А ты ему ничем не поможешь! И когда он в больнице лежал, разве ты ему помогла? Это я его выхаживала. А ты? Где ты тогда была?"
Кира так отчаянно отпихивала Дашино лицо, отрывала от себя её прилипчивые руки, что разбудила Шурку и та стала толкать её, пытаясь разбудить. На шум их возни примчался взлохмаченный Серёжка. Тут-то она ему твёрдо заявила, что сейчас же уезжает. Вот только сбегает за Сонечкой, соберёт вещи и попрощается с Паленами.
-Ты с нами? - с чужим, похожим на маску лицом спросила она.
-Нет, - отрезал он, - нет, и ещё раз нет. Ты приняла безумное решение...
-Серёжа, - утомлённо прикрывая длинными ресницами глаза, перебила она его, - прошу тебя... Я всё решила. Значит, ты остаёшься?
-Да, - его чёрные глаза обожгли её, - я остаюсь. Кто-то же должен быть рядом с ним?
Кира дёрнула плечом и кивнула. Оставив Шурку ещё поваляться в постели, но велев ей всё же просыпаться, Кира поспешила к Софье Григорьевне. Вначале та не поняла, чего от неё хотят, но потом вскочила:
-Вот и хорошо, Кирочка. Я ещё давеча хотела тебе сказать, неуютно мне здесь. И эта Лизавета Максимовна наврала зачем-то всем. Это ведь она приходила за Шурочкой тогда.
Она посмотрела на измученную Киру и сочувственно покачала головой:
-На тебе лица нет. Так и заболеть можно. Ты не бойся, всё у нас наладится. И ну их, этих Паленов! Вишь, какие аристократы гордые: сквозь зубы разговаривают. А сами-то, сами - немчура немчурой!