Почти каждый день Шурочка вытаскивала Киру на прогулку. Совсем как собачку на поводке, она тащила мать по Каменноостровскому проспекту в сторону дома, где они жили в коммуналке и где их нашёл Серёжа. Они заглядывали к деревянным двухэтажным домикам за заборами, скрывающими яблони в сугробах, - лет через двадцать здесь построят школу, где станет работать Кира и учиться Шурочка. Вспоминали разные смешные истории и хохотали так, что даже какая-то дама в шляпе с вуалеткой, глядя на них, однажды возмущенно топнула ногой. Потом Шурка решительно вела Киру к дому Циммермана, хотя та противилась и шла к огромному зданию очень неохотно. Кира понимала, что её дочь мечтает "случайно" увидеть Штефана, и не сердилась на ребёнка. Сама она уже перестала на это надеяться, и ей было больно видеть презентабельное сооружение со швейцаром у входа. Постоянная внутренняя боль - это была ещё одна причина, по которой Кире хотелось сбежать из столицы.
Как-то они, совершая дежурную вылазку к дому Циммермана, перебрались на противоположную сторону проспекта, где между домами примостился крохотный садик со скамейками. Шурка сооружала снежную семью: папу, маму и дочку. Кира ей помогала, заинтересованно поглядывая на одиноко сидящую на скамье девушку. Они уже скатали из снега "маму" и "папу", начали лепить дочку, а девушка как сидела, нахохлившись на промёрзшей скамье, так и сидела. Снег нападал ей на шапочку и на облезлый воротник пальто, рядом уже вырос целый сугроб, но та ничего не замечала. Киру обеспокоило выражение отчаянной неприкаянности на её лице. Она оставила Шурочку возиться в снегу, встряхнулась и подошла к скамье.
-Вы не будете против? - спросила она, стряхивая снег с деревянного настила и разглядывая девушку. Та испуганно глянула и красной от холода рукой стала очищать скамью.
-Пожалуйста, конечно, садитесь, - пробормотала она и опять замерла, безнадёжно глядя перед собой.
Постепенно Кире удалось её разговорить. Это была совсем юная особа, только что выпущенная из Павловского женского института, настоящая "павлушка-парфетка", и даже в зелёном, чуть ли не форменном, пальто. Получив прекрасный аттестат, она устроилась в очень приличную семью с двумя ребятишками.
-Так вы гувернантка? - удивилась Кира.
Девушка уныло кивнула.
-Только я всего два месяца у них прослужила. Муж хозяйки был в отъезде, а когда вернулся, той не понравилось, как он смотрит на меня. И вот... - она совсем по-девчоночьи шмыгнула носом, достала из такой же облезлой муфточки, как и её заснеженный воротник, мокрый носовой платочек, вытерла покрасневший нос и обречённо замерла.
-А вы можете рассказать о себе, - по-французски попросила её Кира, и девушка так же по-французски ей стала рассказывать, что жили они когда-то в Севастополе. Папенька был морской офицер, но погиб во время какого-то похода. То ли его смыло в море во время шторма, то ли подцепил лихорадку в южном порту - этого она не знает, потому как была совсем ещё малюткой. Маменьке выплачивали крохотную пенсию, она решила ехать в столицу к дальним родственникам в надежде на то, что они помогут, как когда-то помогли им её родители. Но родственники не приняли молодую женщину с маленьким ребёнком, сказали, что сами нуждаются и буквально выставили их на улицу. Несколько лет маменька служила экономкой в одной семье, но потом стала часто болеть: всё кашляла да кашляла. И её уволили. В общем, обычная история.
-А где сейчас ваша маменька?
-А вот как испросила позволения принять меня в Сиротский институт, так вскорости и померла от чахотки.
-Круглая сирота, получается, - вздохнула Кира. Ей было жаль девушку. Куда она пойдёт? В заведение мадам Десмонд? И вспомнила, как гневно в своё время обличал её Штефан. Как он бросал ей в лицо злые слова, упрекал в том, что она вместо того, чтобы идти хотя бы санитаркой в больницу, нашла себе лёгкую дорогу в заведение к мадам. Она иронически хмыкнула. Девушка подняла на неё удивленные тёмно-карие, почти чёрные глаза.
-У вас хороший французский, - похвалила её Кира.
-О, у нас была строгая учительница - мадемуазель Дюпен-Дюдеван...
-А у неё не было, случайно, псевдонима Жорж Санд? - усмехнулась Кира.
-Почему Жорж Санд? - не поняла девушка, но потом догадалась, - вы это из-за совпадения имён? Да, мы тоже к ней приставали с этим, но она только отмахивалась и говорила, что мадам Санд вела безнравственный образ жизни и поэтому она не хочет о ней говорить. Но мы всё равно читали и "Консуэло", и "Индиану", и "Валентину". У нас в институте была хорошая библиотека, только не все книги разрешали читать.
Кира слушала замёрзшую институтку и ловила себя на том, что девочка ей нравится. Она ей напомнила себя саму сто лет назад - такую же наивную и бесхитростную особу.
-И что же вы намерены делать теперь? - осторожно спросила она.
Та лишь неопределённо пожала плечами:
-Что-нибудь придумаю, - и опять уставилась в пространство перед собой.
-Пойдёмте в кондитерскую, - предложила Кира, - чашка чая нам не повредит после такого холода.
Но девушка независимо выпрямила спину:
-Благодарю вас, но я уже пила сегодня чай.
-А мы ещё не пили, но вы же не откажетесь составить нам компанию? Мы с дочерью замёрзли, вот и погреемся. И подумаем вместе, может, я смогу вам помочь.
Девушка с надеждой глянула на Киру и резво поднялась со скамьи, отряхиваясь от налипшего на одежду снега. В жарком зале кондитерской у воспитанницы Сиротского института тут же потёк нос, снег стаял с воротника и мех неизвестного животного на нём повис мокрыми сосульками.
-Мы не познакомились, - улыбнулась начинающей согреваться девушке Кира, - меня зовут Кира Сергеевна, а эта барышня - моя дочь Шурочка.
-Матвеева Ольга Яковлевна, - представилась девушка. Кира не поверила своим ушам.
-Как? Как вас зовут?! - шевельнула она непослушными губами.
Хорошо воспитанная барышня постаралась скрыть своё удивление и ещё раз повторила:
-Ольга Яковлевна Матвеева.
Да, это было больше, чем совпадение! Кира молчала, молчала ничего не понимающая Ольга Яковлевна, даже Шурка притихла на своём стуле. Молчание затягивалось и становилось неприличным. Кира покашляла, прочищая горло:
-А можно взглянуть на ваши бумаги? - хрипло сказала она. Девушка с готовностью вытащила из муфточки перетянутый белой ленточкой рулончик. На Кирин взгляд, все документы были в идеальном порядке: свидетельство о рождении, паспорт, аттестат - всё настоящее, на казённой гербовой бумаге и с печатями. Кира задумалась. В её жизни было много разных чудесных совпадений, часть из которых была игрой того, кто однажды так необдуманно пошутил, создавая хитрую игрушку из человеческих жизней. Но, во всяком случае Кира так считала, всё уже осталось позади, игра кончена, головоломка собрана и разбита её собственными руками. И вот опять?! Или это всё-таки случайное совпадение? Потом она подумала, что уж не Олечка ли подаёт ей знак из своего чудесного далёка? Было время, когда и она, Кира, вот так же беспомощно стояла возле служебного входа в театр и, если бы не задушевная подруга Олечка Матвеева, неизвестно что с нею бы произошло в незнакомом городе.
Она вернула документы. Девушка медленно засовывала их в мокрую муфту и не поднимала глаз. Кире стало её жаль. И ещё она подумала, что если теперь во всём будет искать чьи-то злые происки, то так совершенно невозможно будет жить. Она тряхнула головой, отгоняя сомнения, и предложила Ольге Яковлевне Матвеевой поработать у них, и та с протяжным вздохом облегчения согласилась.
Теперь день Шурочки был расписан по часам: утренние занятия, прогулка, вечерние занятия - всё, как было недавно в Павловском институте у её гувернантки. Разве что питание не такое скудное, а вполне нормальное и здоровое. Ольга Яковлевна оказалась смешливой, живой и очень пугливой барышней, боялась всего: таракана на кухне, тёмных теней в парадном, строгой горничной Глаши. Но, оказавшись на должности Шуркиной гувернантки, она немного успокоилась, ревностно относилась к своим обязанностям, но без педантизма и чопорности. С девочкой она нашла общий язык, в дела "взрослых" не встревала, но если её просили помочь в чём-то, с радостью откликалась на просьбу. Конечно, в этом странном доме некоторые вещи ей казались странными. Например, то, что где-то вдали от семейства проживает супруг Киры Сергеевны, о котором никогда не говорят, но портрет которого висел в Шурочкиной комнате и, входя в неё, Кира Сергеевна непременно бросала быстрый взгляд на изумительно красивое лицо мужа. Иногда в беседах Софьи Григорьевны с Кирой проскальзывали странные словечки непонятного значения, а уж что придумывала Шурочка - уму непостижимо, воображение девочки было безграничным. Но Ольга Яковлевна считала, что отличное воображение является достоинством ребёнка. А некоторые странности, вроде прогулки всегда к одному и тому же месту на Каменноостровском проспекте, она относила к детским капризам и смотрела на такие мелочи сквозь пальцы.