-Благодарю вас, мы сами, - он отпустил ловкого малого, а когда тот отошёл от столика, налил из графинчика полную рюмку и подтолкнул её Кире, - выпей одним махом и запей кофе.
Так как до неё, видимо, не очень-то доходили его слова, он сунул рюмочку ей в руку и, закрывая собой от любопытных взглядов, помог донести до рта. Секунду-другую Кира непонимающе таращилась на рюмку в своей руке, потом глотнула жгуче-горьковатую сладость, чудом не поперхнулась, запила горячим кофе, мгновенно опорожнив чашечку. Штефан забрал из её руки тонкую чашку и вновь наполнил её чёрным кофе, плеснув туда остатки ликёра:
-Теперь можешь пить уже по глоточку, не залпом, - он с облегчением увидел, как загорелись румянцем Кирины щёки, изумрудной зеленью заблестели её глаза из-под длинных ресниц, - ну вот, кажется, ты оттаяла, бедная Снегурочка.
- "Коль спасёшь девицу, на ней обязан ты жениться!", - мечтательно улыбнулась захмелевшая от ликёра Кира. Сейчас ей было тепло, даже жарко, она смотрела на Штефана и как всегда любовалась им, его улыбкой, его лучистым взглядом, где мелькали смешинки.
-А если девица спасла кавалера? Она обязана выйти за него замуж? - хмыкнул он, касаясь тёплыми сильными пальцами её сжатого кулачка, - что это ты там прячешь?
Он разжал её левую руку и удивлённо вскинул брови:
-Откуда это здесь?
Кира медленно перевела взгляд на свою ладонь, туда, где лежал смявшийся кленовый листик - живой, с чёрненькой точечкой у черенка, только что слетевший с осеннего дерева. Она брезгливо, как мерзкое насекомое, смахнула с ладошки багряную кляксу и, схватив салфетку, стала яростно оттирать пальцы.
-Это было, значит, это было... - шептала она, потом отбросила салфетку, глянула на Штефана нездорово блестящими глазами, - я только что была в осеннем Ленинграде...
Он вздрогнул, кинул на неё быстрый взгляд, поморщился:
-Вот как! - и голос его прозвучал необычно мягко, но янтарные глаза прищурились.
-Ты не веришь, - тут же рассердилась Кира, хмель слетел с неё, и ей опять стало холодно, - я присела на скамейку под клёном, смотрела на освещённые окна твоей квартиры и вспоминала, как мы с тобой познакомились. Помнишь, в конце зимы? А потом снова встретились весной, и как весело промелькнуло лето. Я подумала, что у нас с тобой не было ни одной осени, и стала придумывать, как бы мы гуляли среди разноцветных деревьев. Тут пошёл мелкий-мелкий дождик, машины шуршали по Кировскому проспекту, жёлтые листья кружились, падая на землю. Ты подошёл ко мне. И... и я вернулась... А ты, - она стиснула его пальцы, - а ты остался там? Но ты же здесь, рядом? - в её беспомощных глазах застыл страх, голос задрожал.
-Конечно, я не остался там. Видишь, я здесь, - теперь в его тоне не было и намёка на шутку, - знаешь, на улице мне на миг показалось, что сейчас не зима, а глубокая осень, даже запахло так, как пахнет обычно в осеннем лесу: грибами и прелыми листьями. Тут прибежал дворник, и я пошёл за ним. Честно говоря, я думал, что все эти превращения и чудеса уже закончились. А теперь вижу, что нет, ещё не все странности с нами произошли...
Между столиками ходила девушка в форменном платье и предлагала посетителям фиалки и шоколад. Когда она подошла ближе, Штефан подозвал её и выбрал для Киры букетик. Тут его взгляд упал на шоколад.
-Штефан, не надо, я не хочу шоколада.
-О, этот ты будешь, - с убийственно серьёзным видом он протянул ей плитку детского шоколада с овечками и девочкой на этикетке с дурацкой надписью: "Это вам бомбошки, кушайте же, крошки!"
Кира повертела в руках шоколад: в то далёкое лето в Каменецке подношение Григория Александровича - её тогдашнего жениха - не вызвало у неё радости. Она взглянула на него из-под приспущенных ресниц. Его глаза лучились, в их янтарной глубине мелькали смешинки.
-Значит, ты и это помнишь?
-Конечно, помню. Я теперь всё-всё помню.
Она слушала его тихий голос и успокаивалась.
-У тебя опять глаза светло-карие! - удивилась и обрадовалась она.
Он кивнул и застенчиво улыбнулся:
-Ты сохранила кольцо, - он легонько погладил узорчатый ободок на её пальце и вздохнул, - а я своё потерял.
Кирины глаза заискрились:
-Ты так думаешь? А это что? - она достала из кармана коробочку.
-Не может быть! - Штефан осторожно вынул кольцо из гнезда, его чуткие пальцы нежно скользнули по блеснувшей поверхности, - в самом деле, моё кольцо!
Он нажал на крохотную выпуклость в виде незабудки и отщёлкнулись сразу три створки. В образовавшихся окошечках показалась эмалевая надпись хитрым готическим шрифтом по-немецки.
-Как странно, - удивился он, - здесь была надпись по-русски и стояла дата. А теперь... - он присмотрелся и медленно прочёл: - "providentiaememor". "Помни о предопределении".
-Providentiae memor?! - переспросила Кира, - ну да, конечно, именно это написано на нотах на портрете, - и пояснила: - на портрете Полина сидит за роялем, одной рукой она старательно закрывает эту надпись. Только часть букв видна. А помнишь, это было написано на сургучных печатях?
Он непонимающе посмотрел на неё, надел кольцо, смутная улыбка скользнула по его губам:
-Саксонский девиз? Да-да, припоминаю. И ещё помню, с каким удовольствием ты любовалась прелестными вещицами, когда мы сломали печати... Но подожди, у меня же тоже есть нечто с такой же надписью. И знаешь, кто мне это оставил? Шурочка.
-Да что ты! Шурочка? Когда?
Его лицо помрачнело.
-После того, как я нашёл её в заброшенной избе. Она заглянула ко мне перед вашим отъездом и оставила это, - он сунул руку в карман и достал серебряные пластинки, соединённые колечком, - смотри, здесь... А нет, я ошибся, здесь другая надпись: "Non providentiae memor". Что за чёрт?! "Не помнить о предопределении"?
-А если иначе? "Забыть о предопределении"?
-Забыть? - на его глаза наплывала пугающая бессмысленность, - да, надо забыть...
Кира испугалась. Она выхватила из его рук украшение. Безделушка, которую сдёрнула Шурочка с шеи светлоглазой Дашеньки, способной украсть ребёнка и бросить его умирать в промёрзшей избе. Дашеньки, у которой была комната, полная кукол в красивых одёжках, и к которым она никому не давала прикасаться. То, что идёт от Дашеньки, не может принести радости. Кира стиснула в пальцах холодный металл: сломать, немедленно изничтожить её. Хрустнуло колечко, скрепляющее две части украшения, и отвалилось слово "non", оставив только пластину с "providentiae memor".
-Штефан, я лучше выброшу это, - её слова медленно доходили до него. Он протянул руку, взял пластинку с "providentiae memor", прочёл надпись раз и ещё раз, поднял на Киру оживающие глаза, тут его взгляд упал на морозное окно, и его зрачки расширились. Она резко обернулась и увидела фигуру, стоящую снаружи. Да это же гувернантка Ольга Яковлевна! Она смотрела на них и смеялась, потом повернулась и двинулась прочь. Лицо Штефана побледнело, он вскочил и бросился наружу, лавируя между столиками. До Киры донесся его крик: "Дашенька!"
Несколько мгновений она, совершенно ошеломлённая и потерянная, сидела не двигаясь, сжавшись от обиды. Потом вскинулась: почему он крикнул: "Дашенька"? Там же стояла Ольга Яковлевна! И выбежала на улицу. Пока она, оскальзываясь и падая, бежала за Штефаном, её храбрость улетучилась и пыл угас. Она не станет навязываться, ни за что. Вот только пусть объяснит... Нет, ничего не надо объяснять, и так всё понятно.
Вон они, стоят возле недавно открывшегося "Спортинг-паласа" и мило беседуют. Кто же это придумал зажечь такое безумное количество лампочек, да ещё и заставил их мигать так, что в глазах рябит? Кира остановилась, вздохнула и медленно пошла в их сторону, делая вид, что любуется бешенным мельканием огоньков. Штефан заметил её.