-Кира! Я же просил тебя остаться в кофейне. Зачем ты вышла? Сейчас опять замёрзнешь, - по его тону она поняла, что он растерян, смущён и чем-то расстроен. Так это из-за Шурочкиной гувернантки он встревожен?! А она, Ольга Яковлевна, равнодушно стоит, даже отвернулась. Кира воинственно вскинула голову:
-Ольга Яковлевна, почему вы здесь? Вы должны быть с Шурочкой...
-Кира, - Штефан тронул её за плечо, - какая Ольга Яковлевна?! Разве ты не узнаёшь Дашеньку?
-Дашеньку? Да что с тобой?! - она горестно смотрела в его обеспокоенное лицо, - о чём ты? Это же гувернантка, которую мы наняли для Шурочки...
Кира не договорила. Ольга Яковлевна медленно повернулась, и на неё глянули водянисто-белёсые глаза Даши. Кира вскрикнула и отскочила. Прохожие с интересом поглядывали на них, кто-то даже остановился.
-Вижу, что нам есть о чём поговорить, - усмехаясь и щурясь от слепящих лампочек, проговорила Даша. Или всё же Ольга? Кира видела, как постоянно меняются её глаза: то бледно-голубые, то вдруг жгуче-чёрные. Но может, это всего лишь игра света? А странная женщина - не то Даша, не то Ольга - предложила: - до нашего дома всего два шага, если ты, Иво, конечно, это ещё помнишь. Не пойти ли нам домой? Там и поговорим.
И она двинулась вперёд, не оглядываясь, уверенная, что они беспрекословно последуют за нею.
-Штефан, - зашептала ему на ухо Кира, цепляясь за его руку, - Штефан, тот дом, где была ваша квартира в Ленинграде, ещё не достроен! Куда она нас ведёт?!
Он сжал её руку:
-Сейчас увидим, - и доверительно шепнул: - ничего не бойся. Я с тобой.
И Кира успокоилась: раз он говорит, что не надо бояться, она не испугается. И ещё он сказал: "Я с тобой". У неё даже в носу защипало от этих слов, и всё внутри запело. А Даша, широко шагая и не обращая ни на кого внимания, вела их к тёмному массиву строящегося здания. Вот она свернула туда, где в будущем появится подворотня, ведущая во двор. Чем дальше заходили они вглубь двора, ещё не ставшего настоящим двором, тем больше их окутывала тишина. Липкой ватой она закладывала уши, отрезая от всех привычных звуков. Вслед за Дашей они стали подниматься по недостроенной лестнице без перил. Штефан крепко держал Киру за руку, ведя её за собой. Они прошли второй, третий, четвёртый, пятый этаж. И продолжали подниматься.
-Штефан, - опять зашептала Кира, - пока выстроили всего четыре этажа. Здесь просто не может быть ни пятого, ни шестого, и смотри, небо видно.
Он поднял глаза и поразился. Есть такое затасканное выражение - "небесный купол". Сейчас над ними раскинулся именно он, чудесный бархатно-чёрный купол неба, весь усеянный мерцающими звёздами. У него появилось ощущение, что они не по лестнице поднимаются на шестой этаж, а восходят в бесконечность, беспредельность и безвременность. И эта мерцающая беспредельность заманивала и втягивала их в себя.
Не обращая внимания на своих спутников, Даша как ни в чём не бывало достала из сумочки ключи и открыла замок.
-Проходите, - пригласила она и пошла в глубь квартиры. Штефан вопросительно посмотрел на доверчиво прижавшуюся к его плечу Киру, та кивнула. Они переступили порог. Здесь ничто не изменилось с того вечера, когда Кира пила с Дашей и её отцом чай на кухне, а художник Иво Рюйтель заглянул на минутку к себе в мастерскую, чтобы вернуть старинный медальон, принадлежавший мужу Киры.
В прихожей на вешалке рядом с Дашиной шубкой висела тёплая куртка, которую Иво Рюйтель носил зимой, на коврике возле двери стояли высокие сапоги, и один из них завалился набок, прямо на зимние мужские ботинки. Дверь в мастерскую была открыта, и они вошли. За огромным окном светился огнями Кировский проспект, проносились машины, а рекламный стенд на крыше дома напротив всеми своими цветными неоновыми лампочками призывал пользоваться услугами госстраха. Посреди мастерской скучал недописанный портрет на мольберте, пахло красками. Кира молча разглядывала набросок к своему портрету:
-Интересно, - смешно наморщив нос, глянула Кира на Штефана, - ты по-прежнему умеешь рисовать?
Штефан усмехнулся, подошёл к столу, выбрал из высокой жестяной банки подходящий карандаш. На секунду замер, сосредоточиваясь. Потом несколькими взмахами что-то набросал на листе бумаги. Кира подошла ближе. Легко и просто двигалась его рука, и вот уже с листа застенчиво и хитро смотрело большеглазое растрёпанное существо.
-Шурочка, - выдохнула Кира и подняла на него заблестевшие глаза, - это Шурочка...
Он кивнул и отложил карандаш.
-В тот вечер, когда ты исчез, я сняла с мольберта портрет и унесла его. Он сейчас у меня дома. А теперь он опять здесь. Штефан, давай уйдём отсюда. Зачем мы здесь? Что она может нам сказать?
-Я должен разобраться, - он потёр висок, - и вот здесь, как заноза сидит. И колет, и щиплет, и бьёт - не отпускает. Понимаешь, у меня такое ощущение, что не хватает воздуха. Хочется вздохнуть, набрать кислорода полную грудь, а не получается, словно сдавил кто и держит.
-Эй, вы где? - сунулась в мастерскую Даша, - почему не сняли пальто? У нас всегда очень тепло, даже жарко, - видя, что её предложение проигнорировали, она пожала плечами, - ну, как хотите. Кира, хочешь я тебе свою последнюю куколку покажу?
В кукольной комнате, забитой всевозможными куклами в роскошных туалетах, пупсами, настолько похожими на живых младенцев, что у Киры мороз по коже прошёл, прибавился домик в три этажа с миниатюрной мебелью. Там была спальня с кроваткой, покрытой розовым стёганым одеяльцем, крохотное трюмо отражало хорошенькую люстрочку, свисавшую с потолка. В гостиной на коврике играли кукольные дети, а кукольная бабушка вязала в кресле то ли носок, то ли шапочку. В ванной комнате кто-то мылся, и вроде бы даже журчала вода. На кухне кухарка в чепчике и переднике готовила обед, а горничная в кружевной наколке и темном платье пришивала пуговицы на хозяйское пальто. В столовой читал газету папа, а мама пила кофе из крошечной чашечки с золотым ободком. В этом домике было так много всего, что составило бы предмет острой зависти не только у ребёнка, но и у взрослой тёти!
-Какой красивый домик, - вырвалось у Киры, но Даша небрежно махнула рукой:
-Он мне уже надоел! Лучше сюда посмотри, - и она, не выпуская из своих рук, показала куклу ростом не больше двух ладоней. Одетая в чудесное бальное платье из тёмно-зелёного шифона, с серебристыми длинными волосами и огромными изумрудно-зелёными глазами, кукла открывала и закрывала их, когда Даша поднимала или опускала её. Кира закусила губу: это была её кукла. Та самая, которую когда-то подарила ей маменька, и хранилась она в Каменецке, но потом затерялась. Вернул ей эту куклу Баумгартен с тем, чтобы она отдала её Шурочке. И вот теперь она у Даши, а та всё крутила и крутила куклу, - ну что, узнала? Мне она тоже понравилась. Глазки такие хорошенькие, зелёненькие. Смотри, как хлопает ими...
-Дашенька, ты хотела поговорить с нами, - мягко напомнил ей Штефан.
-Не с вами, а только с тобой, - тут же рассердилась Даша, она схватила несчастную куклу за волосы и стала с силой дёргать, - только с тобой! Зачем мне она?
-Оставь куклу, ты сломаешь её. Хочешь говорить - говори, - он присел на пушистый диванчик, потянув Киру за руку и усаживая её рядом.
-Ты знаешь, как я жила всё это время? - пальцы Даши продолжали терзать куклу, из головы которой уже стали сыпаться волосы. Кире показалось, что это из её головы цепкие пальцы выдёргивают пряди волос. - Вот скажи, зачем ты ушёл? Зачем? Папочка так расстроился! Он искал, искал и никак не мог тебя найти. Бедненький папочка! Он так переживал из-за меня! Он всё думал, ходил, рассуждал вслух. И придумал. Он послал меня к тебе. А ты... ты решил остаться там. Девчонка порвала цепочку с "non providentiae memor", и папочка рассердился! Знал бы ты, как он рассердился! Даже ударил. Да, да, представь, дал пощёчину всего лишь за "non providentiaememor". Вот как ему было плохо. У него совсем сдали нервы. Не спал, не ел, всё время курил свои сигареты и пил коньяк. Мне так его было жаль! И тогда я придумала. У папочки под замком в аптечке были разные порошочки, таблеточки. Ключик он прятал, но я-то знала, где он лежит. Разве от меня можно что-то спрятать? Бедный старенький папочка!