-Пойдём, Штефан, пусть сидит тут и беседует со своей крысой...
-Нет, погоди. Ты не сказала, кто был хозяином господина Иванова. Чьей воле он подчинялся?
-Кто? - усмехнулась Кира, - да вот она и была. Да-да, такая беспомощная, такая несчастная и такая злобная, жестокая тварь. Ничего у тебя не получилось, Дашенька. Вот с тем и оставайся.
Они вышли из кухни, оставив её пыль, грязь, разлагающийся торт, огромную крысу той, что называла себя Дашей. У входа в мастерскую Штефан остановился:
-На лестнице темно, надо взять фонарь. У меня в мастерской когда-то был. И ещё: там остался рисунок...
"Он не хочет оставлять в этом вымороченном доме Шурочкин портрет", - потеплело у Киры на душе.
Фонарик нашёлся в ящике стола. Кира свернула в трубочку Шуркин портрет и сунула ему в карман пальто. На стене висела небольшая работа - городской пейзаж. Вид из окна мастерской, где вся площадь была как на ладони. И тёмно-красный дом с рекламой госстраха на крыше и светящимися окнами гастронома, где стояли в очереди к прилавкам покупатели; и шестиэтажный серого цвета дом с рыбным магазином внизу; и огромный дом с башнями, который старинным замком возвышался над всеми постройками на площади; и даже невзрачное сероватое здание со станцией метро в первом этаже - всё это такое знакомое, а многое ещё не рождённое архитекторами 1911 года. Кира сняла пейзаж со стены, оглянулась на Палена:
-Можно? - он кивнул, подошёл к мольберту. С листа бумаги, потупив глаза, проступало бледное лицо совсем юной женщины. Было в этом лице и во взгляде из-под ресниц и нежность, и понимание. Штефан протянул руку, чтобы взять портрет, но Кира остановила: - не трогай, это обманка, очередная их обманка. В тот вечер, когда ты исчез, я забрала рисунок, он у меня дома. А здесь, смотри! Видишь, дата?
-Вижу: 27.02.1911, воскресенье, - он быстро взглянул на неё, но Кирин взгляд был направлен на рисунок.
-Да, здесь в уголке написано завтрашнее число, а на том рисунке его не было. Да и не могло быть. Ты же рисовал его не в одиннадцатом году.
-И всё же я заберу его, - его пальцы коснулись бумаги, и в тот же миг она вспыхнула. Он отдёрнул обожжённую руку, огонь побежал по дереву мольберта, мгновенно перекинулся на стол с красками - и всё запылало. Они выскочили в коридор и замерли поражённые: пылала мастерская, но языки пламени не переходили её порога.
-Нас словно бы выталкивают отсюда, - задумчиво сказал Штефан, - горит наше будущее, ставшее теперь уже прошлым, делая его совсем эфемерным.
-Словно его и не было, - согласилась Кира.
Они вышли из квартиры и стали осторожно, подсвечивая себе фонариком, спускаться вниз.
-Ушли! Оставили меня! - донеслось сверху. Это Даша вышла на площадку и обиженно смотрела на них совсем бесцветными глазами. Она тоже стала спускаться, не переставая говорить: - бросили меня одну на кухне рядом с вонючими объедками... Хорошо это? Вы же такие добрые, честные, справедливые!
Она медленно спускалась, не сводя с них блестящих глаз, при этом пальцы её рук сжимались и разжимались, словно она разминала их перед игрой на фортепьяно. Высокие каблуки её туфель звонко цокали по ступеням.
-Штефан, не бросай меня! Разве плохо мы жили? Разве я не любила тебя? А ты? Ты и сейчас меня любишь! Признайся себе, честно признайся. Да, это я попросила папочку, чтобы он оставил тебя со мной. И всё потому, что влюбилась в тебя без памяти. А она - она всё разрушила! Скажи, Штефан, не из-за этой ли особы обрушилась вся твоя жизнь? Не из-за неё ли начались все твои беды? Молчишь? Тебе нечего ответить, потому что знаешь, что я права.
Штефан остановился, потом шагнул обратно.
-Дашенька, пожалуйста, - он виновато понурился. А Кира скрипнула зубами от его покаянного тона. Что же это такое?! Она в отчаянии дёрнула свою руку, которую крепко сжимали его пальцы:
-Зачем ты держишь меня? - процедила она сквозь зубы, - отпусти! Оставайся с нею, если чувствуешь...
Она ещё много чего хотела сказать, но Даша уже спустилась к ним и стояла с Кирой на одной ступени.
- Головоломка больше не существует. Что тебе ещё нужно? Оставь нас в покое! - губы Киры страдальчески кривились.
-Что мне нужно? - нависла над нею Даша, - мне ничего от тебя не нужно. Слышишь? Ни-че-го. Ты мне до смерти надоела и совсем не нужна...
Она схватила Киру за локоть, но Штефан с силой рванул Киру к себе. Даша дёрнулась, споткнулась о ступеньку и, не удержав равновесия, замахала, замельтешила в воздухе руками, пытаясь удержаться. Не получилось. Им показалось, что она падала бесконечно долго, потом глухой удар в полной тишине.
- Кира, скорее, может, ей ещё можно помочь! - Штефан потащил девушку за собой вниз, - что я наделал! Это из-за меня она упала!
-Не надо, не беги! - пыталась остановить его Кира, - скорее всего, её там не будет.
-Как же не будет? После падения с такой высоты она не сможет встать и уйти.
Они крутились по лестничным пролётам, стараясь скорее достичь первого этажа, фонарик метался по запылённым мелом и цементом ступенькам. Чёрное звёздное небо уходило от них дальше и дальше, они словно спускались в бездонный колодец. Кира была совершенно уверена, что внизу никого нет. Но Даша была там. Вернее, там в пыли и мусоре лежало то, что раньше было Дашей. Она упала навзничь, её безжизненное лицо было обращено вверх, к небу, в застывших глазах ничего не отражалось. Штефан горестно вскрикнул, сунул Кире фонарик:
-Свети мне на руки, - приказал он и склонился над телом. Он бережно и осторожно осмотрел её, - никаких повреждений. Странно. Ни одной гематомы...
-Может, она жива? - неуверенно спросила Кира.
Штефан отрицательно покачал головой:
-К сожалению, нет, - он выпрямился, - надо вызвать полицию...
-Не надо никого вызывать. Смотри, это уже начинается, - Кира отступила назад. Она уже видела такое: только что был человек здесь - и вот его уже нет. Вокруг тела Даши словно бы сгущался мрак, окутывая её и поглощая, а потом густая темень рассеялась, и на пыльном цементе ничего не осталось, даже следа, - вот и всё.
Он побелел, чувствуя, как стены, лестница - всё плывёт, душу наполнила безнадёжная пустота. Кира бережно подхватила беспомощного Штефана под руку и повела прочь. Он покорно шёл, цепляясь за её тёплую ладошку. У выхода из подворотни они остановились в нерешительности. И ему, и ей вдруг стало страшно, потому что они понятия не имели, куда сейчас попадут: на Кировский проспект конца века или на Каменноостровский своего времени. Штефан крепко сжал Кирину руку, вопросительно взглянул на неё. Кира кивнула, и они шагнули на улицу. На улицу, где сияли желтоватым светом фонари, где цокали копыта лошадей, а извозчики лихо покрикивали, проезжая мимо. Кира нервно засмеялась:
-Смотри, народу-то сколько! Интересно, который час? - она сунула в руки Штефану картину и отогнула рукав шубки, - не может быть! Всего-навсего шесть часов! А я из дома вышла в пять, получается всего один час прошёл... Сейчас домой поедем. Как ты?
-Вполне сносно, - усмехнулся он, скривив губы. Он всё ещё был бледен, но его руки уже согрелись и не дрожали.
Штефан свистнул извозчику, тот подкатил к ним и, как только они сели в коляску, бойко тронул лошадей. За мигом пролетевшие десять минут они не перебросились ни словом. Она поглядывала на Штефана из-под приспущенных ресниц: по его сосредоточенному лицу бежали отсветы фонарей, губы были плотно сжаты, брови нахмурены.О чём он так мучительно размышляет? Кира заволновалась. Потом решила, что ничего страшного: после таких событий, что они только что пережили, вообще можно от ужаса онеметь. Сейчас они подъедут к дому, а там тепло, там Шурочка с Серёжей - и всё будет хорошо. И он оттает, обязательно оттает, по-другому и быть-то не может после того, как исчезла злая Снежная королева.
Высадившись возле дома, Штефан попросил извозчика подождать. Кира насторожилась: зачем это? Она задрала голову: все окна квартиры сияли праздничным светом. Пален бросил взгляд в сторону ярко освещённых окон и повёл Киру к парадному. Осанистый швейцар распахнул перед ними дверь и застыл, ожидая, когда они войдут.