Дома Киру ждала горькая новость: Шурочка пропала. И горничная, и кухарка в один голос твердили, что Шурочка выпила своё молоко, почистила зубы и пошла спать. Горничная заходила к ней, чтобы поправить одеяло. Ребёнок спал, и кошка лежала рядом с нею. Но когда горничная заглянула ещё раз, девочки в кровати не оказалось. Они стали её искать по квартире - мало ли, может, ей пришла в голову мысль поиграть таким образом, спрятавшись от всех. Нет, Шурочки в квартире не было.
Кира, как безумная, пробежала по комнатам. Шурочка исчезла. В детской пушистая кошка спокойно спала на подушке, на прикроватной тумбочке светилось и жило своей жизнью зеркальце. Кира машинально глянула в него: радужный мир переливался и искрился.
-Ну что? - сунулся к ней Сергей, - есть записка?
Кира покачала головой и без сил опустилась на Шуркину постель. Её охватило странное оцепенение, ноги-руки онемели, голова стала лёгкой, как воздушный шарик. Видимо, её вид произвел на Серёжу впечатление, и он приказал горничной живо принести коньяк. А когда та на подносике принесла почти полный бокал, взял его и поднёс к посеревшим Кириным губам.
-Выпей! - приказал он.
Кира никак не отреагировала. Тогда он зажал ей нос и влил жидкость в горло. И не отпускал, пока она не глотнула. Потом повторил операцию. Кира замотала головой, закашлялась так, что слёзы выступили, она отпихнула Сергея:
-Не хочу! Пусти!
-Ну вот, кажется, ты очнулась, - и Сергей опрокинул себе в рот оставшийся коньяк, - давай попытаемся успокоиться и подумаем, куда Шурочка могла пойти. Сядь и сосредоточься.
Кира подчинилась. Сейчас она цеплялась за его решительный и рассудительный тон, как за соломинку.
-Понимаешь, она сегодня весь день куксилась, капризничала, - Кира шмыгнула носом, у неё от коньяка шумело в голове и заплетался язык, - вот как начала вчера капризничать, так сегодня и продолжила. И всего-то я попросила её сложить свою дорожную сумку, так она легла на кровать носом к стенке и даже обедать не вышла. Уж и подходила к ней, и звала - никакой реакции. И вижу, что не больна, - просто лежит и о чём-то своём размышляет. А уже перед твоим приходом вдруг поднялась, поужинала. Весёленькая такая была ...
-Ясно. Она, как ты говоришь, думала, думала и придумала. Вот только что именно?
Кира подняла на него блестящие от выпитого коньяка глаза:
-Кажется, я знаю, куда она отправилась...
Сергей не дал ей договорить:
-К Штефану! - догадался он, - Шурочка пошла к нему.
-Надо позвонить ему и предупредить. Пусть выйдет навстречу, и мы с тобой следом за нею сейчас же, - она вскочила и покачнулась. Резкие движения ей пока плохо давались. Но, упрямо мотнув головой, Кира торопливо прошла в прихожую к телефону.
На звонок ответили не сразу, а когда ответили, оказалось, что Штефана нет дома и что он совсем недавно куда-то ушёл.
-Ну что ж, пойдём и мы, - с кажущимся спокойствием произнёс Серёжа.
Они вышли из парадного. Тусклый февральский вечер тут же накрыл их с головой злым ветром и колючим снегом.
Шурка чувствовала себя хуже некуда. Она разозлилась вчера на всех: на маму, на тётю Соню и её друга Полди, а особенно на Серёжу. Почему они все весело болтали о разных пустяках, музицировали в гостиной, собирались пить кофе, а её, Шурочку, отправили спать? Сережке можно, а ей нельзя! Разве это не они вместе с ним столько пережили в путешествиях с сентября прошлого года? Как, значит, ездить в пахнущих углем поездах - можно, а вечер со всеми - нельзя?! Но не это было главным. Главным было то, что мама объявила об их отъезде. Они уезжают, а папа здесь остаётся! Это было неправильно. Как же долго они с Серёжей ждали возвращения Паленов на мызу! Сколько раз они вместе представляли этот волшебный момент! Папа наконец станет для неё папой. Даже в том оледенелом, занесённом метелью домишке, куда утащила её белоглазая Дашенька, Шурочка верила: папа её спасёт. Так и случилось. Но почему же потом он вновь стал словно бы чужим?
Шурка размышляла весь день. Думала-думала и придумала. Как только мама с Серёжей уедут в оперу, она сбежит к папе. Придёт к нему и спросит, почему не нужна ему дочка. Пусть ответит. Она похвалила себя за то, что хорошо всё придумала, и даже повеселела. Поговорила с Динкой, пошептала ей в серое мохнатое ухо. Но кошка то ли фыркнула, то ли чихнула, потёрлась мягкой щёчкой о Шурочкин подбородок и улеглась на свою подушку на подоконнике. Шурка пропустила мимо ушей просьбу матери сложить свои вещички - вот ещё! Сначала надо встретиться с папой, а потом уж вещи складывать. Тихонько прошмыгнув мимо горничной, притащила шубку и капор из прихожей, потом сбегала за ботинками. Вот с ботиками не получилось - там всё время кто-то пробегал. Ну и ладно, обойдёмся без ботиков! Когда горничная, стараясь не шуметь, заглянула в детскую, она увидела замечательную картину: ребёнок давно спал и кошка спала - всё было тихо.
Одеться самой, без помощи взрослых для Шурочки было просто, она всю свою небольшую жизнь сама одевалась - мама приучила. Даже суп могла сварить сама - подумаешь, "сложности"! Как-никак Шурка была очень самостоятельной и решительной особой. Она на цыпочках прокралась в прихожую, прислушиваясь к жужжанью женских голосов на кухне, - это горничная с кухаркой пили чай вприкуску, и выскользнула из квартиры. Конечно, ей был знаком Каменноостровский проспект, который в семьдесят пятом году назывался Кировским, поэтому она смело и бодро зашагала в сторону дома Циммермана.
Плохо было то, что, во-первых, было уже довольно поздно - начало десятого - и маленькая девочка в приличной одежде если и не привлекала внимание, то у кое-кого вызывала удивлённые взгляды. Но хуже всего было то, что ей не удалось надеть ботики на ботинки, и теперь тонкая кожаная подошва скользила по заледеневшему тротуару. А ещё было холодно. Ветер нагло залезал в рукава шубки и кусал тут же покрасневшие от холода кисти рук - обе варежки на пришитой к ним резинке (чтобы не потерять) остались висеть в прихожей рядом с вязаным шарфом, который полагалось обмотать вокруг горла. Но упрямая Шурка, скользя и почти падая, настойчиво шла вперёд, стараясь не обращать внимания на все эти мелочи.
Возле лицея, где в садике был бюст какого-то царя - Шурка не знала какого, - вдруг из-за ограды вышла крупная собака. Шурка замерла как вкопанная. Немногочисленные прохожие шли по своим делам, не обращая внимания на серую остроухую псину, а может, они её и не видели? Собака повела острыми ушами, опустила голову и стала напротив Шурочки, широко расставив толстые лапы. Шерсть у неё на загривке вздыбилась, морда оскалилась, она не сводила с девочки горящих глаз.
-Пошла, пошла прочь! - неуверенно приказала Шурка. Пёс зарычал.
-Что-то вы поздно сегодня гуляете, - прозвучал сверху спокойный голос. Шурка подняла голову: знакомый всадник на гнедой лошади остановился рядом, - помочь вам, мадемуазель?
И не успела Шурка кивнуть, как он протянул ей сильную руку в перчатке, подхватил и посадил боком перед собой. Гнедая переступила ногами, надвигаясь на собаку, но та не стала ждать, пока её затопчут, и сбежала, поджав серый хвост.
-Не думал я, что волки станут бродить по улицам Петербурга, - пробормотал всадник, понукая лошадь.
-Так это был волк? - изумилась Шурка, - а я думала, что это собака.
-Вы, мадемуазель, не ответили мне. Куда вы так поздно направляетесь?
-Мне обязательно нужно к дому Циммермана, там у меня дело, - и Шурка вскинула подбородок, при этом едва не свалившись, но крепкая рука удержала её.
-Ну что ж, тогда я провожу вас, - гнедая легкой рысью цокала по мостовой, оставляя позади редких извозчиков и прохожих.
-А вы, почему вы сегодня один? Где ваша красавица спутница? - не удержалась от вопроса Шурка.
-Вот так вышло. Сегодня у Натали разболелась голова, она осталась дома.
-Передайте ей, пожалуйста, от меня привет, - церемонно ответила Шурка.