Утром вставать совсем не хотелось. От солнечного дня и светлого вечера не осталось и следа. Хмурое небо, с которого потоком лил дождь, распугало недавно ещё по-летнему одетых людей. Теперь по улице катили пролётки с поднятым блестящим от дождя верхом, а по тротуарам ползли чёрные шляпки зонтов. Умывшись, Кира вышла в столовую. Там уже за самоваром, словно васнецовская Алёнушка над прудом, сидела печальная Полина. Её вид сразил Киру. Ещё вчера густые волнистые волосы её превратились в редкие неопределённого цвета волосёнки, которые тётушка заплела в две неопрятные косицы. А такого старушечьего утреннего платья, наверное, даже в пьесах Островского днём с огнём не найти. Полина Ивановна плаксиво морщила лицо и шмыгала покрасневшим носом.
-Ты уже встала, Кирочка? - задала она ненужный вопрос и засуетилась, - садись скорее, пока самовар не остыл. Попей чайку с сайкой.
-Доброе утро, Полина! - отозвалась Кира, удивлённо разглядывая тётушку, - что с вашими волосами?
-Не понимаю, о чём ты? - пожала плечами Полина, - всё как обычно. И я просила тебя не говорить мне "вы". Мы же родные друг другу. Кроме меня, у тебя никого нет - чего церемониться? И набрось шаль - что-то прохладно сегодня. Хотя, чему удивляться: октябрь всё-таки.
-Но... - ещё больше удивилась Кира, но тут шумно вошла в комнату Софья Григорьевна.
-Всё ещё киснешь? - презрительно бросила она Полине. - Представь, Кира, со вчерашнего дня эта особа ходит с красным носом и плаксивым лицом. Как узнала, что мы с Григорием Александровичем решили обвенчаться, так и киснет. Заметь, не радуется за меня, свою благодетельницу, а сидит тут и куксится, как перекисшая квашня.
Полная негодования, она уселась за стол.
-Ну чего ты ждёшь? Налей мне чая, наконец! - прикрикнула она на Полину. Та вздрогнула, её лицо ещё больше сморщилось, но она совладала с собой, наполнила чашку и подала певице.
-Что ж ты всё сердишься, Софья Григорьевна? - тоненько проговорила Полина, робко заглядывая в лицо Преображенской. - Ты же знаешь, как я рада твоему счастью. И Григорий Александрович -достойный человек, и состояние у него, и опять же дом в Петербурге. Но ты уж прости меня, привыкла я с тобою быть. И что теперь делать?! Как мне не убиваться, коли ты гонишь меня прочь? Жила я тихо да спокойно, а теперь нам с Кирочкой надобно о своём доме думать: квартиру да заработок искать. А много ли мы с нею шитьём шляпок заработаем?
-Пойми, Полина, - смягчилась Софья Григорьевна, - я бы взяла тебя к себе экономкой. Но ведь ты ничего в этом не смыслишь, а дом и хозяйство у Григория Александровича сама знаешь какие. Да и он не хочет никого из прежних наших приятелей видеть. У него другой круг общения, ты же знаешь...
Кира слушала их беседу и ушам не верила. Всё изменилось, да так, словно она попала в чужой дом.
-Софья Григорьевна, - не выдержала она, - вы правда выходите замуж за Григория Александровича Иванова?
-Ну да, - подтвердила Софья Григорьевна, - он давний мой друг, и мы решили наконец-то обвенчаться. Конечно, мне придётся оставить сцену. Собственно, я уже написала прошение...
-Как?! - вскрикнула Полина, - ты оставила сцену?
-Ах, пожалуйста, без дамских вскриков и ахов! Венчание через месяц, дел невпроворот. Думаю, вы с Кирой сможете кое в чём помочь. Ты же не откажешься помочь мне? - ехидно адресовалась она к Полине. Та только всхлипнула в очередной раз, приложила платок к глазам и кивнула. - Вот и ладно. Кира, проследи, чтобы к обеду было то, что любит Григорий Александрович. В прошлый раз у Аглаши консоме не задался. Так что проследи, пожалуйста. Я сейчас к портнихе, потом в театр.
Оставшись наедине с Кирой, Полина уронила голову на руки и беззвучно зарыдала.
-Тётушка, пожалуйста, не надо, - Кира обняла её, погладила по пегим волосёнкам, - ничего, проживём как-нибудь без неё.
-Ах, ты не понимаешь, Кирочка, - подняла некрасивое заплаканное лицо тётка, - я всю жизнь при ней. И горничная, и компаньонка, и костюмерша, и подруга - всё я. Везде вместе. Замуж не вышла, всё думала, как тут она без меня останется. И пожалуйста, выставила меня, словно ненужную вещь, словно изношенные ботинки. Вон - и всё.
Кира смотрела на тётку и не узнавала её. Вчера это была красивая ухоженная женщина, уверенная в себе, властная. А сегодня - несчастная слезливая старая дева в старушечьем платье. Если вчерашняя Полина не вызывала никакой симпатии, то от жалости к сегодняшней бедолаге заныло сердце. И что там тётушка говорила об осенних холодах?
-Тётушка, а какое сегодня число, - осторожно спросила Кира, - что-то я запуталась?
-Так вон календарь висит, посмотри. Я вечером всегда прошедший день зачёркиваю, - она деликатно высморкалась.
Кира подошла к красивому - настоящее произведение искусства - настенному календарю: 14 октября. Она растерянно уставилась на дату. Но цифры, вписанные в изящную виньетку, просто сразили. 1914 год! Кажется, она сходит с ума. Кира потрясла головой - может, это обман зрения и ей только кажется? Нет, не кажется. Её охватил ужас: она всё дальше и дальше отдаляется от нужного ей 1910 года. Мало того, что, как чёртик из коробочки, выскочил совсем другой год, но и люди изменились, да и события идут совсем по-другому! Почему? Что произошло? И тут её осенило: коробка! Она сложила листочки "книжки" произвольно. Может ли порядок страничек влиять на время? И не только на него? Люди тоже стали другими, у них другая жизнь, другая судьба. Неужели это она, Кира, виновата во всей этой чехарде? От этих мыслей у неё мороз по коже пошёл.
А Полина тем временем совсем закручинилась. Теперь она сидела, подперев рукой подбородок и раскачиваясь из стороны в сторону, слёзы ручьём текли у неё из глаз. Зрелище невыносимое, прямо-таки душераздирающее.
-Тётушка, - вдруг вспомнила Кира, - а ваш дом в Одессе, в нём-то жить можно?
И без того плаксивое лицо ещё больше сморщилось:
-Разве ты не помнишь? Как случилась та история с твоим папенькой, так мы с Тонечкой дом-то и продали.
-Какая история, тётушка? Я ничего не знаю.
-Точно, я и забыла: Тонечка не хотела, чтобы ты знала. Но теперь уж скрывать нечего. Твои родители как обвенчались, так ещё год в Петербурге прожили. Батюшка твой, Сергей Петрович, тут служил. Но вышла история. Пропали из полковой кассы деньги: пятнадцать тысяч. Взять могли только двое: либо Сергей Петрович, либо верный друг его Григорий Александрович. Ох и напереживались мы тогда! Сергей-то ничего никому не говорил, почернел весь от нервов. А Григорий ходил везде да суда чести требовал.
-И был суд?
-Нет, до суда не довели. Нашлись деньги. Уж как там они с бумагами в сейфе смешались и не заметили их - не знаю. Но нашлись. И лишь мы трое знали, как они в сейф попали. Мы с Тонечкой тогда дом в Одессе продали, а Сергей деньги в сейф подложил. Только всё равно пришлось им отсюда уезжать. Под Варшаву папеньку твоего перевели. И Григория куда-то отправили.
-Так кто же взял деньги?
-Не знаю, Кирочка, не знаю. Но не Сергей - это уж точно. И дружбе их с Григорием конец пришёл. Дуэль у них была...
-Папенька никогда бы так не сделал. Значит, это Григорий Александрович... А ты знаешь, кому дом продали?
-Конечно, знаю. Софья Григорьевна купила. Выгодно купила. Дом не меньше двадцати тысяч стоил. Он же каменный, в три этажа. Там восемь квартир сдавалось. А она за пятнадцать взяла.