-Скажи, Полинушка, а папенькин родовой дом в Каменецке кому завещан? Мачехе?
-Мачехе? Какой мачехе?! Ты что это сегодня? Такие вещи странные говоришь! Тонечка с мужем вместе погибли. Откуда мачеха?!
-Прости, тётушка, это я что-то перепутала...
-Ничего себе - "перепутала"! - сердилась Полина, - а дом в Каменецке - твоё приданое. Твой он, этот дом.
-Вот и хорошо, Полинушка. Ты там жить станешь, и хозяйкой его будешь. Не нужен нам Петербург. Вот найдём здесь кое-кого и уедем.
-Нет, ни за что! Это твой дом, - упрямилась Полина.
-Всё, решено: ты жить там станешь. И не спорь со мною, - она строго сдвинула брови и обняла Полину, - лучше скажи, что Григорию к обеду подать надобно. Что он любит?
Полина чуть приободрилась. Ей понравилось предложение жить в далёком от Петербурга Каменецке. Она вытерла слёзы и стала перечислять любимые господином Ивановым блюда:
-Обед соберём самый простой. Закуски всякие - это само собой. А вот первое блюдо - консоме с пашотом. На второе подадим говядину жареную и суфле из картофеля, ну и, разумеется, компот в бисквите - он его любит. Только надо помочь Аглаше. Ну да с этим мы справимся.
Они справились. Всё прекрасно получилось: и консоме, и суфле, и бисквит. Кира даже успела уложить тётке волосы в приличную причёску. А ещё она стащила у Софьи Григорьевны платье, которое та давно не надевала, и заставила тётку влезть в него. Полина попыталась было сопротивляться, но Кира была непреклонна. Получилось очень неплохо. Когда Софья Григорьевна об руку с Григорием Александровичем вошла в столовую и увидела изменившуюся подругу, у неё сделалось сначала удивлённое, а потом странно неприязненное выражение лица. Но она сдержалась и ничего не сказала.
А Кира разглядывала господина Иванова. У неё складывалось впечатление, что тот ничуть не изменился. Таким подтянуто-молодцеватым, с идеальной выправкой, она видела его в той своей - другой жизни. Но были и отличия. Этот господин Иванов отличался от того господина Иванова наличием нелепого фатовства, глупым бахвальством и чрезмерной самоуверенностью. О чём бы ни зашла беседа, он тут же бесцеремонно вмешивался, переводил её на себя любимого и никому не давал рта раскрыть, напористо излагая своё видение предмета разговора и ничуть не сомневаясь, что его мнение самое правильное. При этом он кривил рот в снисходительной усмешке и крутил и без того лихо закрученные усы. А когда Кира поймала на себе его липкий взгляд, ей стало совсем тошно. К тому же она в очередной раз попала впросак, поинтересовавшись, как идут дела на фронте.
-Осада Антверпена уже закончилась? - Кире вспомнился учебник истории, который был в её школьной библиотеке. Там, конечно, описывался ход Первой мировой войны, но не очень подробно. Она смутно помнила, что в октябре 1914 года немцы взяли Антверпен. Её вообще удивляло отсутствие в разговоре темы войны, словно это никого не касалось.
Все замолчали и уставились на неё.
-При чём тут Антверпен? - удивилась Софья Григорьевна.
-Но война же идёт? И Россия воюет? - в свою очередь удивилась Кира.
-С чего вы взяли, что Россия где-то воюет? - усмехнулся господин Иванов, - это кому же в голову может прийти бредовая идея с нами воевать?
-Но разве 1 августа Германия не объявила войну России? - понимая, что спрашивает зря, Кира смутилась и покраснела.
-Какая чушь! Что-то ты совсем, матушка, сегодня... - Софья Григорьевна не договорила, только кинула сердитый взгляд на Киру и отвернулась.
Софья Григорьевна была крайне недовольна: сначала эта возмутительная выходка Полины, надевшей без спроса чужое платье, а теперь ещё и девчонка с дурацкими вопросами отвлекает внимание обожаемого Гришеньки на себя - вон как он косит глазом в её сторону.
Кира уже поняла, что не стоит задавать лишних вопросов, и сидела, молча опустив голову. Но на этом неприятности не кончились. После обеда, когда все перешли в гостиную, Кира сбежала к себе. Она решила немедленно заняться "записной книжкой". Но тут без стука к ней вошёл Григорий Александрович.
-В чём дело?! - возмутилась Кира, - как вы смеете входить без стука?!
-Ах-ах, какое негодование! Как пылают твои глазки! - он двинулся к ней и сделал попытку схватить её. Кира отскочила:
-Немедленно убирайтесь! - прошипела она.
-Ну-ну, хватит притворяться! Ты же глаз с меня не сводила всё это время. Что ж теперь-то кочевряжиться? - и он поймал её руку.
Но дверь распахнулась, и на пороге появилась Софья Григорьевна:
-Так я и знала, - гневно заявила она, - Полина, иди сюда! Посмотри, что устроила твоя дорогая племянница!
Полина выглянула из-за плеча Софьи Григорьевны.
-Кирочка, что происходит? - пискнула она.
-Господин Иванов, видимо, ошибся дверью, - вскинув голову и глядя на Софью Григорьевну, ответила Кира, пряча за спину руку, на запястье которой остались следы пальцев Григория Александровича.
-В самом деле, Сонечка, - ухмыльнулся господин Иванов, покручивая ус, - ошибся, перепутал. Поедем-ка лучше кататься, а потом поужинаем в "Аквариуме".
Софья Григорьевна легко дала себя уговорить, и они поехали кататься по осеннему городу. Но она успела шепнуть Полине:
-Чтобы завтра же ноги этой дряни здесь не было!
-Но, Сонечка, как же так? Как я без Кирочки?
-И ты убирайся вместе с нею. Надоела ты мне своим нытьём хуже горькой редьки.
Кире пришлось успокаивать беднягу, поить её лавровишнёвыми каплями. От них Полина вскоре уснула, и Кира, укрыв тётю пледом и оставив гореть ночник, вышла. Ну что ж, если Софья Григорьевна выгоняет их, они переедут в меблированные комнаты. Но это завтра. А сегодня у неё ещё есть срочные дела. И она направилась к телефону. Аппарат был в гостиной, там же лежал тоненький телефонный справочник за 1913-й год. Кира открыла его, поискала фамилию Пален. Нашла. Адрес тот же: Каменноостровский проспект, дом Циммермана. Ей ответил приятный женский голос.
-Могу я поговорить с господином Паленом? - Кире показалось, что на том конце провода слышат, как отчаянно бьётся её сердце.
-Никого нет. Господа уехали за границу, - равнодушно ответили ей и положили трубку.
Кира изругала себя последними словами. Надо было спросить Штефана, а так получилось, что непонятно, какого господина Палена спросили. Она ещё раз попросила соединить себя с квартирой Паленов.
-Простите, и Штефан Иванович Пален уехал? - задала она свой вопрос.
-Ну я же сказала, что все господа за границей, - раздражённо ответила женщина.
Штефан за границей! Он есть, он существует! Он не выдумка её больного мозга! Кира прошлась по гостиной, остановилась у портрета Софьи Григорьевны. То, что это была картина, хорошо известная Кире, сомнений не вызывало. Раньше огромное полотно занимали две главные фигуры - Полина за роялем и Софья Григорьевна рядом, - теперь оно выглядело иначе. У рояля в роскошном концертном платье чуть в пол-оборота, небрежно пропуская через пальцы длинную нитку жемчуга, мечтательно улыбалась Софья Григорьевна. Одна. Полины не было совсем. Да, прелестно - дальше некуда.
Она вернулась к себе и занялась разгадыванием рисунков "записной книжки". В который уже раз разложила золотые листочки на столе, поворачивая их и так и этак. Ей показалось, что вчера совпало изображение на двух листочках. А сегодня кажется, что пульсирующий рисунок, причудливо извиваясь, совмещается и находит продолжение на третьем листочке. Кира закрыла мгновенно уставшие глаза, уж очень мельтешили узоры на блестящей поверхности. Но по слепящей белизне под опущенными веками продолжали хаотичное движение линии и точки.
Итак, совместился узор на трёх страничках, но четвёртая никак не хотела укладываться. Вот, казалось бы, уже всё получилось, линии перетекают и не прерываются, но в самом уголке пунктир вдруг стал сплошной толстой чертой, а тоненькая линия наоборот изменилась в пунктир. Когда от напряжения уже стало рябить в глазах, Кира сложила три "правильных" листочка и, вздохнув, приложила, явно не так как должно, четвертый, спрятала всё в коробку и закрыла сундучок. Она прилегла не раздеваясь, потому что хотела дождаться Софью Григорьевну с её прогулки и поговорить о Полине. Может, эгоистичная дама придержит хоть самую малость свой вздорный характер и не станет так помыкать бедной женщиной?