— Приветствуем тебя, гладиатор! — окликнул его один из стражников. — Хоть ты и новичок в Играх, но о тебе уже слышал весь город. Я как раз говорил своему приятелю, что сегодня днем он пропустил великолепное зрелище. Кроме того, благодаря тебе я стал богаче ровно на шесть монет. Как твое имя?
— Его зовут Непобедимый, — подал голос Тассельхоф, — и сегодняшняя схватка — это только начало. Он никогда не проигрывал в битве и не собирается делать этого и впредь.
— А ты, потрошитель кошельков, кто такой? Его дело-устроитель?
Это предположение было встречено громогласным хохотом стражников, к которому присоединился и Карамон. К счастью, б этом шуме потонул негодующий голос кендера. Когда же Карамон взглянул на своего друга, то моментально понял, что смех его был неуместен. Лицо Таса было белее мела. «Потрошитель кошельков»
— оскорбления более страшного для кендера не существовало. Этих двух слов было достаточно, чтобы, произнеся их, нажить себе в сердце беспечного народа смертельного врага. После первого нечленораздельного вопля Тас как раз готовился перейти к подробному описанию привычек, родословных и унаследованных пороков стражников, когда широченная ладонь Карамона зажала кендеру рот.
— Ну да, — кивнул Карамон, крепко удерживая извивающегося Таса. — И неплохой, между прочим.
— Тогда приглядывай за ним. Непобедимый! — сказал второй воин и расхохотался пуще прежнего. — Нам любо смотреть, как ты режешь глотки, а не кошельки с поясов.
Уши Таса — единственное, что еще виднелось из-под руки Карамона — побагровели. Несмотря на крепкую хватку исполина, кендер ухитрился издать несколько нечленораздельных звуков.
— Пожалуй, мы пойдем, — пробормотал Карамон, не зная, долго ли еще он сможет удерживать разъяренного друга. — Мы и без того опаздываем.
Стражники понимающе переглянулись.
— Я видел, какими глазами на тебя сегодня смотрели женщины, — сказал один из них, с завистью оценивая широту Карамоновых плеч. — Мне следовало догадаться, что кто-нибудь из них пригласит тебя сегодня на… гм-м-м… на ужин.
Ошарашенный взгляд Карамона заставил воинов снова покатиться со смеху.
— Боги мои!. Только посмотрите на него! Да он действительно новичок!
— Проходи. — Второй страж махнул рукой. — Приятного аппетита!
Последовал еще один взрыв смеха. Карамон покраснел, но не нашелся, что ответить. Кроме того, немало сил уходило у него на борьбу с Тассельхофом. В конце концов ему удалось войти в Храм, но еще долго до него доносились раскаты хохота пополам с солеными шуточками, которыми перебрасывались стражники. Только теперь он понял, что, собственно, они имели в виду. Свернув в первый попавшийся коридор, Карамон как следует встряхнул кендера и огляделся. Он понятия не имел, куда они попали, поэтому ему хотелось, чтобы Тас как можно скорее сориентировался.
Теперь Тас был красен, как помидор, и глаза его сверкали. Стражников уже не было ни видно, ни слышно, но кендер продолжал кипятиться.
— Да как они!.. Да я!.. Да я их?.. Они у меня!!!
— Тас! — Карамон снова тряхнул кендера. — Прекрати. Успокойся. Вспомни лучше, для чего мы здесь.
— Потрошитель кошельков — это же надо! Словно я обыкновенный карманник! — Тас шипел и плевался, как чайник на огне. — Я…
Карамон мрачно сверкнул глазами, и кендер поперхнулся. Справившись с собою, он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух через ноздри.
— Я в порядке, — сообщил он.
Карамон продолжал рассматривать кендера с подозрением.
— Говорю тебе, я в порядке! — возмутился Тас.
— Ну вот, мы проникли внутрь, хотя и не совсем так, как я предполагал, — сказал Карамон. — Ты слышал, что говорили стражники?
— Нет. После пот… потрош… Короче, после этого слова я ничего не слышал. Вы подняли ужасный шум, к тому же твоя рука отчасти зажала мне уши,
— гневно заявил кендер. — А что?
— Мне показалось, что они имели в виду… ну, будто здешние дамы приглашают к себе мужчин, чтобы — ну ты знаешь…
— Послушай, Карамон, — все еще волнуясь, заявил Тас, — нас впустили, и ты наконец получил свое благословение. Наверное, стражники просто тебя дразнили.
Ты бываешь иногда до отвращения легковерен и способен поверить в любую ерунду.
Тика все время тебе об этом напоминала, а теперь придется мне…
Карамон вздрогнул. Он вспомнил, как Тика говорила ему об этом теми же Самыми словами. Это было горькое воспоминание, и Карамон отогнал его от себя;
— Да, — сказал он и покраснел, — наверное, ты прав. Они пошутили надо мной. Мне тоже так показалось. Но…
Карамон поднял голову и снова огляделся по сторонам, наконец-то заметив великолепие внутреннего убранства Храма. Он впервые осознал, что находится в святилище, во дворце, возведенном в честь богов и призванном служить им земным обиталищем. Благоговейный трепет и глубокое почтение овладели всем его существом, и он неподвижно застыл в серебристом свете луны, льющемся сквозь высокие окна.
— Ты прав, боги подают нам знак!
В лабиринте Храма был один коридор, куда редко кто забредал. Туда заходили не с праздной целью, а сугубо по делу, причем по делу неотложному. В этих случаях жрецы торопились поскорее завершить свои хлопоты и возвратиться в более приветливую часть Храма.
Ничего необычного в самом коридоре не было. Он выглядел столь же просторным и столь же богато украшенным, как и другие коридоры и галереи святилища. Стены его были увешаны неброскими, но дорогими шпалерами, мягкие ковры устилали полированный мраморный пол, а в нишах стен красовались грациозные статуи людей и мифических существ. Деревянные двери, покрытые искусной резьбой, вели в комнаты, обставленные с такой же роскошью и изяществом, как и прочие помещения Храма-дворца. Вот только двери эти никогда не открывались. Все они были заперты, так как комнаты эти не имели жильцов.
Все, кроме одной.
Эта комната располагалась в дальнем конце коридора, где даже в полдень царил зловещий сумрак. Впечатление было такое, словно ее обитатель заколдовал вокруг себя самого стены, пол, по которому ходил, и даже самый воздух, которым дышал. Все, кто ни забредал в этот коридор, жаловались потом на удушье. Словно человеку в горящем доме, им не хватало воздуха, и каждый вздох давался с величайшим усилием.
Эта комната принадлежала Фистандантилусу. Он жил в ней уже несколько лет, с тех самых пор, как Король-Жрец пришел к власти и изгнал магов из Палантасской Башни Высшего Волшебства — из Башни, где Фистандантилус был главою магического Конклава.
Какую сделку они заключили между собой — олицетворение света и добра и верховный служитель злых сил? Каким даром владел Выбравший Тьму, если ему позволили поселиться в самом сердце священной цитадели добра? Никто не знал этого наверняка, но многие пытались догадаться. Принято было считать, что это всего лишь благородный жест со стороны Короля-Жреца, акт милосердия к поверженному врагу.
Однако и сам Король-Жрец не отваживался по доброй воле заходить в этот коридор. Здесь черный маг властвовал безраздельно, повелевая теми темными силами, которые находились у него в услужении.
В дальнем конце коридора прорезано высокое окно. Плотные бархатные шторы на нем всегда были задернуты и не пропускали внутрь ни солнечного света днем, ни лунного света ночью. Редко когда случалось, что свет пробивался сквозь тяжелые складки занавесей. Сегодня, однако, возможно из-за небрежности слуги, который убирался в этой части Храма, шторы были чуть-чуть раздвинуты, и узкий луч лунного света сиял во тьме коридора. Это был серебристый свет Солинари, которую гномы называют еще Ночной Свечой, но Карамону он напомнил блеск стального клинка.
«Или бледный палец трупа», — мрачно подумал Карамон, разглядывая безмолвный коридор. Стелясь по ковровой дорожке, этот белый лунный луч обрывался у самых ног гладиатора.
— Вон его комната, — шепнул кендер так тихо, что Карамон едва расслышал его за стуком собственного сердца. — Последняя дверь налево.