— Половина Парижа в руках мятежников! — с восторгом зачитывала Женни из лондонской «Дейли ньюс». — Красный флаг на колонне Бастилии… Воззвание Тьера: повстанческий комитет, члены которого представляют коммунистические учения, грозит предать Париж разграблению!..
Двадцать первого Маркс предложил Генеральному Совету выразить свое сочувствие парижскому движению. А в либеральном «Стандарте», обычно весьма умеренном, Лиза с Женни могли прочесть в этот день, что «какие-то двадцать хулиганов низшего разбора» — полные хозяева Парижа и что «Красная республика» под их господством. Правда, с бранью мирно соседствовало такое описание города назавтра после восстания (Женни прочла вслух):
— «День был чудесный, и Елисейские поля, улица Риволи и Пале-Рояль были заполнены обычной воскресной толпой… Даже в кварталах, ощетинившихся штыками, не заметно никакого возбуждения…»
Это вовсе не было редкостью, что доходившие до Лондона сведения противоречили друг другу.
Сообщалось, что правительство Тьера бежало в Версаль, что покинули город и верные ему остатки войск, а ЦК национальной гвардии объявил себя новым правительством. Сообщалось и о создании коммун в провинции — в Лионе, Марселе, Сент-Этьенне, Тулузе. Но как сообщалось!.. Лондонским членам Интернационала приходилось на митингах объяснять сбитым с толку рабочим, что же все-таки происходит в Париже.
«Национальная гвардия — вооруженные рабочие, — говорили они, — сорвала предпринятую реакционерами попытку переворота». И повторяли слова, якобы сказанные парижским консьержем: «Посмотрите, мадам, что это за правительство! Это смешно. Все простые люди!.. Рабочие!..» Слова эти приводились в брюссельском еженедельнике «Интернационал» в письме из Парижа, и автор письма (некий Л. Пьер; позднее Лиза узнала, что это еще один псевдоним ее земляка Петра Лаврова) вполне с ними соглашался. Более того, считал, что тут и заключена вся «оригинальность движения последних дней… Это то, что придает им интерес в глазах каждого социалиста, каждого члена Международного товарищества рабочих».
— Решено: я еду в Париж! — объявила Элиза.
Тусси захлопала в ладоши.
Женни уже поднималась с постели, но приступы кашля и тошнотворная слабость никак не отпускали ее.
— Конечно, поезжайте, какой разговор, еще успеете в свою сонную Женеву! Ах, когда бы не проклятый плеврит!
— Но в Женеву мне очень нужно заехать… И не такая уж она сонная! — обиделась Лиза.
— По сравнению с Парижем? «Сносить ли гром и стрелы враждующей судьбы — или напасть на море бед и кончить их борьбою?!» Проклятый плеврит! У вас есть там знакомые? Как жаль, что Лаура с Лафаргом в Бордо! Перед началом осады уехали к его родителям с малышом…
— Вы полагаете, Женни, я смогу там чем-то помочь? Я встречалась с Анной Жаклар, с Малоном…
— Я дам вам письмо к Флурансу! Кстати, Мавр говорил, что на днях туда возвращается Огюст Серрайе, вы его знаете. И кажется, собирается Юнг… поезжайте вместе.
На другой день в комнату к Женни заглянул доктор Маркс.
— Направляетесь в Париж, фрау Элиза? Если не секрет, чем вы намерены там заняться?
— Там наконец перешли от слов к делу! Неужели я не смогу оказаться полезнее, чем в Женеве?!
— Кого вы в Париже знаете?
И заметил, услышав все о тех же Жакларах и Малоне:
— Даже для начала не густо…
Присел было, чтобы продолжать разговор, но тут дочь вмешалась:
— Ты, кажется, отправился на прогулку, судя по костюму, ты же знаешь, Мавр, как тебе это необходимо, или уже забыл, что сказал доктор?
— Стоит ли воспринимать чересчур всерьез милого шотландца? Хотя, впрочем, от свежего воздуха еще никому не делалось хуже, вы согласны, Элиза?
— Обычно около часу дня за Мавром заходит Фред Энгельс, — Женни тоже обратилась к ней, — но стоит ему почему-либо не зайти, как сегодня, начинается увиливание…
— Ну, хорошо, хорошо, ваше императорское величество!
— То-то же, — погрозила пальцем дочь, или Император Кви-кви. — А если вам хочется побеседовать, может быть, Элиза составит тебе компанию? Я бы на ее месте сделала это с восторгом… Может быть, так и поступим, Мавр? В сущности, я уже почти в состоянии…
— Пожалуйста, потерпи еще, Женнихен, неужели ты не устала болеть? А вот если общество хворого старика не отпугнет молодую леди…
— Итак, Париж, — проговорил Маркс, едва они вышли вдвоем на живописную дорогу, бегущую то вверх, то вниз по склонам мимо серых пока лугов и обширных садов, все еще оголенных и мокрых, открывавших редкие строения в своей глубине. По российским меркам это напоминало осень, здесь, в Британии, именовалось весной. Не удержавшись, Лиза спросила о направлении, без малейших колебаний выбранном ее спутником, и он почти удивился этому пустячному вопросу, отвлекшему его от рассуждений на важную тему. Для него маршрут был привычным: от Мейтленд-парка на северо-восток, в Хайгет, потом налево в Хэмпстед, а оттуда обратно домой — «кругосветка» протяженностью, по русскому счету, верст десять, повторяемая изо дня в день… за исключением разве тех, когда удавалось увиливание, о котором упомянула Женни.