— Пока не знаю, — ответила Алиса, вновь опуская голову и подпирая ее руками. — Гидеон разговаривает с целителями, а то я… двух слов сейчас связать не могу. Фабиан тоже здесь. На другом этаже. Ты… ты же не сказала Джульет?
— Да она того гляди родит. Не хочу, чтобы это было на моей совести. И потом… я знаю, что Джульс…
— Это неважно, Джанет, — совсем тихо сказала Алиса, опустив голову еще ниже. — Важно, что мы обе его любим. И если с одной из нас что-то случится, то вторая о нем позаботится.
— Я бы так не смогла, — честно ответила Джанет. Скорее уж выцарапала бы сопернице глаза. Хотя самым сложным для нее, пожалуй, было не глумиться над этой соперницей, когда она поняла, что победила. Она провела несколько лет, постоянно доказывая, что она лучше, что она любит сильнее, что она… нужнее, а когда наконец доказала, то искренне пожалела, что не может рассмеяться сопернице в лицо. В тот миг ей меньше всего хотелось изображать благовоспитанную леди. — Принести тебе кофе?
— Нет, — едва заметно качнула головой Алиса. — Я не хочу.
— Я посижу с тобой…
— Не надо. Спасибо, но… правда, не нужно. Иди домой, только осторожно.
Джанет помедлила, а затем осторожно положила руку на плечо в плотной серой рубашке с мужского плеча.
— Сообщи мне, если что-то изменится, хорошо?
— Ладно, — слабо кивнула Алиса. И повторила, попытавшись улыбнуться. — Спасибо.
Джанет надеялась, что теперь сможет спокойно уйти, но на лестнице, как назло, столкнулась с еще одним членом Ордена Феникса. Тот поднял на нее испуганные глаза и пролепетал:
— Мисс Ричардсон? Что вы здесь… Вам лучше уйти.
— Неужели? — сухо спросила Джанет. — И почему же, мистер Петтигрю?
— Здесь… мои друзья, мисс Ричардсон. Они очень… очень злы. Это из-за Лили, она… она беременна, понимаете? — лепетал паренек, глядя на нее снизу вверх. — И она, и Алиса, и поэтому…
— Я вас поняла, мистер Петтигрю, — по-прежнему сухо ответила Джанет. И чуть наклонилась вперед, понизив голос. — Хотите совет? Просто так, по… дружбе. Не болтайте об этом всем подряд.
Бестолковый мальчишка, кажется, был куда больше занят тем, что принюхивался к ее духам, чем слушал, что ему говорят, но послушно кивнул, как марионетка, и постороннился, давая ей пройти. Джанет спустилась на первый этаж, прошла к дверям, даже не обернувшись на негромкое «Всего доброго, мисс», и бросила, выйдя на улицу, следовавшему за ней Майлзу:
— Я домой.
Хлопок трансгрессии показался ей оглушительным в резко наступившей тишине засыпанных снегом гор. Джанет подняла глаза, прогнав мгновение нахлынувшей дурноты, и увидела среди белых хлопьев и черных в темноте стен горящий свет в кухонном окне.
Этого только не хватало.
Она поднялась на крыльцо, вошла в дом, но успела лишь сбросить мантию прежде, чем падающий из кухни свет заслонил высокий широкоплечий силуэт. Голос дрогнул и сорвался, как у нашкодившего ребенка, при одном только взгляде в темно-синие глаза.
— А ты чего не спишь?
— С тобой уснешь, — сухо парировал Антон, складывая руки на груди. Правую — заметно медленнее левой. — Сижу вот, жду, вдруг мне пришлют Патронуса с криками, что всё пропало и нужно вытаскивать тебя из Азкабана. Ну что, мэм, операция прошла успешно? Стерли память?
— Нет, — ответила Джанет, часто моргая, села на табурет возле вешалки и попыталась расстегнуть молнию на левом сапоге.
— Нет, потому что не получилось или…
— Нет, потому что пришлось его убить.
Проклятая молния не поддавалась, в горле стоял ком, и Джанет зажмурилась на несколько секунд, пытаясь дышать ровно и размеренно. Шагов — босыми ногами по полу, без привычного стука каблуков на его ботинках — она не услышала.
— Да уж, как я мог забыть, — меланхолично сказал Антон, опускаясь на одно колено и расстегивая левый сапог. — Слизерин — факультет хитрых и расчетливых. Вот объясни мне, дураку, зачем ты это делаешь? Да, и нож вернуть не забудь, он мне еще пригодится.
— А что мне оставалось делать? — с трудом выдавила Джанет, неловко сбрасывая сапог.
— Да в том-то и дело, что тебе — ничего. Или ты ждешь, что Беллатрикс тебе спасибо за это скажешь? Не скажет, и не надейся. Ей на тебя наплевать.
Молния на втором сапоге расстегнулась с тем же негромким вжикающим звуком, что и первая.
— Да ничего я… — слова давались с трудом, и перед глазами всё плыло, превращаясь в размытые цветные пятна. — Ничего я не жду.
Она сама не поняла, как стряхнула второй сапог, подалась вперед, сползая на пол и чувствуя под пальцами холодную гладкую ткань светлой рубашки, и уткнулась лбом ему в плечо в неловкой попытке спрятать лицо. Теплые сильные пальцы зарылись в волосы на затылке, перебирая завитые пряди, и виска коснулось горячее дыхание.
— Не надо, — даже голос звучал почти ласково, словно он говорил с бестолковым ребенком, — так делать. Это не твоя забота. Лестренджи должны были разобраться с этим самостоятельно, а не перекладывать ответственность за свои ошибки на тебя.
— Ты меня любишь? — спросила Джанет невпопад, поднимая глаза и безуспешно пытаясь унять дрожь. Обхватила обеими руками за шею, прижимаясь вплотную, и повторила: — Любишь?
Прижалась губами к приоткрывшемуся в ответ рту, не дожидаясь спокойного, почти равнодушного «Да», и бормотала, сама не помня, что, поднимаясь на ноги, вслепую идя по коридору, торопливо расстегивая пуговицы на рубашке и падая на незаправленную постель. Почти не слушая, что он говорит в ответ и говорит ли вообще, зажмуриваясь, запрокидывая голову с разметавшимися по подушке волосами и целиком отдаваясь ощущениям. Чувству скользящей по кожи ткани платья, порывистого, почти жадного прикосновения губ к шее и груди и прижимающегося к ней мускулистого тела.
— Антон, — бормотала Джанет, зарываясь пальцами в спутавшиеся кольца каштановых волос, и запрокидывала голову вновь, сжимая его бедрами. Слушала прерывистое дыхание и задыхалась сама, всхлипывала, осыпая его лицо поцелуями и чувствуя нарастающее удовольствие, пока не замерла на спутанных простынях, со стоном сбившись с ритма и жадно хватая ртом воздух.
И, должно быть, заснула ненадолго, уткнувшись лицом ему в грудь, потому что очнулась, как от толчка, еще несколько мгновений видя перед глазами пятна крови на светлой подушке.
— Прости, — пробормотала она, почувствовав движение рядом и поняв, что была в паре дюймов от очередной шуточки про меткий удар головой в подбородок. — Как плечо?
— На месте, — сонно пробормотал Антон, еще крепче прижимая её к себе левой рукой и взъерошивая ей волосы. — Развалиться не должно. Правда, Мальсибер опять начал это свое «Сиди смирно, если не хочешь, чтобы оно болело еще месяц», но…
Джанет подняла голову — лежащая на ее затылке ладонь соскользнула на плечи, путаясь пальцами в растрепавшихся волосах — и спросила:
— А раньше ты этого сказать не мог?
— А толку-то? Это же Мальсибер, в его понимании смирными будут только мумии в саркофагах. Не думай об этом.
— О Мальсибере?
— Нет. О трупе. Мальчишка был аврором, и, скорее всего, однажды мы бы его достали.
Джанет помолчала, внимательно рассматривая в полумраке его лицо. Бледного света за окном, отражающегося от лежащих на земле сугробов, толком хватало лишь на то, чтобы разглядеть острые линии хищного профиля.
— И он виноват в том, что… просто делал свою работу? В том, что защищал других людей?
— Я что-то логики не понимаю, — ответил Антон, задумчиво изучая взглядом тени на потолке. — Авроров жалко, а Дирборна — нет.
— Дирборн — тварь, — процедила Джанет, резко и недовольно выдохнув через нос. — Он растрепал половине Министерства, что у нас, видите ли, роман!
— Тебя злит, что из-за этого тобой мог всерьез заинтересоваться Аврорат, или…?
— Да плевать мне на этот Аврорат!