Твою мать.
За спиной ревело и кричало дюжинами голосов, хлестало вспышками заклятий, тропа извивалась под ногами, словно живая, превращая место боя в одно сплошное месиво из сталкивающихся тел, и метнувшаяся откуда-то сверху тень с рычанием налетела на Доркас, швырнув ее спиной на очередной, будь он неладен, валун. И схлестнулась с другой тенью в серой камуфляжной куртке.
— О’Райли, назад!
Крик безнадежно опоздал. Она вообще не знала, зачем кричала — еще один инстинкт мракоборца, рефлекторная попытка спасти оказавшегося поблизости человека, — и белая вспышка незнакомого заклятья рассекла и лопнувший, словно мыльный пузырь, щит, и серую куртку с нашивками Департамента, и с треском сломала ключицу, пока в воздухе еще звенело эхо предупреждающего крика. Рухнувшееся на мерзлую землю тело затряслось в конвульсиях, выплескивая дымящуюся на холоде кровь из глубокой, протянувшейся от левого плеча до правого бедра раны.
Портал! Где твой чертов порт-ключ до Мунго?!
Вспышки заклятий высветили искривленные клыки в распахнувшейся пасти — ни на мгновение не походившей на человеческий рот, — и Доркас ударила в ответ, не давая вцепиться в горло содрогающемуся на земле телу. Разворотила половину лица — или морды, поди разбери, что там у этой твари, — огненной вспышкой, и воздух наполнился еще и запахом паленой шерсти и кожи. И воем обоженной собаки, испуганно отшатнувшейся к ногам хозяина.
Понять, почему ей в голову пришла именно эта мысль, Доркас не успела. Сверкнула синяя вспышка сработавшего портала — слава Мерлину! — и в валун в дюйме от ее виска ударила еще одна, расколов камень и больно ударив по лицу мелким крошевом. Кто-то кричал совсем близко, звал кого-то — но понять, кого именно, было невозможно, — и сквозь удары заклятий, гнущие два зеркально-поднятых щита, вдруг донесся отчаянный женский визг.
Доркас не обернулась. Лишь заметила краем глаза осевшую на землю тень в черном плаще, прижимающую руку к животу. Женщина?
Проклятье. Этот визг услышала не только она. Успела заметить, как дернулась рука с волшебной палочкой, уже готовая нанести второй удар, и Фрэнка, узнававшегося теперь лишь по росту, буквально смело с тропы с яростным звериным ревом. Клацнули оскаленные челюсти, и Доркас вновь потеряла их из виду, уходя в сторону от очередной белой вспышки. Под ногами предательски скользило.
— Фрэнк!
Твою мать. Раз кричат, значит не могут… Лонгботтом, давай!
Она тоже не успевала. Даже не видела, что там происходит, уже ничего не разбирала на узкой тропе — а на тропе ли они еще были? — и могла лишь уворачиваться и впустую бить в ответ. По вискам текли крупные, холодные капли пота.
Сволочь. Точно Дурмстранг. Хогвартские так не дерутся. И не носят обувь с каблуками, которой можно так красиво щелкать в танце и не менее эффектно дробить кости противникам.
Скомандовать отступление? Бежать? Чтобы эти ублюдки пошли развлекаться в ближайшей же деревне, даже не заботясь о том, волшебная она или маггловская? В волшебной им еще дадут хоть какой-то отпор, да и щиты над поселениями ставили на совесть, но в маггловской… Пока Аврорат будет тратить время на новую мобилизацию. Ну уж нет!
Земля уходила из-под ног, словно спина недовольно извивающегося змея. Выпад, блок, перекат. Еще один блок, почти прыжок в сторону, за очередной валун, и снова выпад, не успевая даже вдохнуть.
— Слева!
Кому? Ей?
Удар пришелся на левую сторону корпуса, и клацнувшие над ухом зубы с рычанием вонзились в подставленное предплечье, пытаясь прокусить рукав камуфляжа. Метили в горло, но она всё же успела, дернула в последнее мгновение головой и рукой, одновременно с этим с хлюпаньем вонзая нож по самую рукоять. И глаза на мгновение ослепило еще одной вспышкой.
Серебряная маска раскололась с оглушительным сухим треском — словно молния ударила в давно мертвое дерево, — но разглядеть лицо Доркас не успела. Лишь черную, прижатую к ране перчатку с обрезанными пальцами и бьющую между ними кровь. Марающую и щеку, и лоб, и липнущие к нему волосы. Кажется, темные. А затем всё поглотила синяя вспышка портала.
Сбежал, сволочь! Сбежал! Чертов ублюдок!
— Дор!
Гидеон перемахнул через очередной валун, и они рефлекторно встали, почти столкнулись спинами, одинаково вскидывая палочки на уровень груди и поворачивая острием вперед окровавленные зазубренные ножи.
— Спасибо, — выдохнула Доркас, ища глазами нового противника. — Ты… его достал.
Гидеон не ответил. Лишь мотнул головой, стряхивая капли пота с прилившей ко лбу челки. А где… Фабиан? Где этот…?!
Свист и рычание уже доносились откуда-то спереди, и Доркас бросилась на звук, едва поняв, что позади никого не осталось. Почти скатилась вниз по тропе кубарем, к узкому подобию поляны и озерцу с расколотой, плавающей по черной поверхности коркой льда. К выползающей, с кашлем и хрипами, на берег фигуре в потемневшем от воды камуфляже и облепившими голову, уже не завивавшимися в крупные кольца волосами. В озерце медленно покачивалось на воде лежащее лицо вниз тело.
Мерлин. Живой. Живой, придурок!
— Блядь, — просипел Фабиан, выплевывая изо рта не то воду, не то смешанную со слюной кровь, тронул языком рассеченную губу и со свистом рассек воздух волшебной палочкой, уперевшись второй рукой в землю. И опустил ее вновь, поняв, что это свои. — Ну и где теперь эти суки? — задал он явно риторический вопрос, поднимаясь на ноги. С камуфляжа ручьем текла черная вода. — Фрэнки, прекрати материться, у меня аж в ушах от тебя звенит!
Значит, и этот жив и относительно цел. Слава Мерлину. Доркас прислушалась — тишина стояла почти мертвая, даже ветви деревьев будто боялись скрипеть на промозглом ночном ветру — и взмахнула палочкой, рассылая по всем четырем направлениям серебристые сгустки Патронусов.
— Общий сбор!
Потом шагнула вперед, схватила бестолковое рыжее чудовище за ворот мокрой куртки и притянула к себе, почувствовав на губах привкус крови и ледяной воды.
Джанет
Пеннинские горы, 25 декабря, 02:35.
В спальню она вошла, звеня длинной серебряной ложечкой в чашке с заботливо оставленным Мальсибером зельем. И растерянно уставилась на пустую кровать со смятым, будто отброшенным в сторону в порыве ярости вязаным пледом. Из-под прикрытой двери в ванную протянулась предательская полоска света.
— Антон?
Нет, может, она, конечно, ошиблась, и журчащая там вода всего лишь означала, что ему вздумалось умыться посреди ночи. А не скрыть этим… махинации, при виде которых Мальсибер уже пару лет как неизменно терял самообладание и спрашивал «Я просил тебя этого не делать! Да на кой черт я вас вообще лечу?!». Характер у Антона был невыносим настолько, что последнее время он ухитрялся довести до белого каления даже целителя с пятидесятилетним стажем.
— Что? — донеслось из-за двери раздраженным голосом.
— Можно?
— Ну попробуй.
Проклятье. Вот он точно…
Дверь она толкнула как раз в тот момент, чтобы увидеть, как он отклеивает от лица последний край широкой, закрывавшей правый глаз марлевой повязки с пластырем по краям. Бросает ее в раковину — на внутренней стороне запеклась темная кровь — и встречает свое отражение в зеркале скептичным взглядом.
— Твою мать.
Прозвучало это до того мрачным тоном, что Джанет, не раздумывая, шагнула вперед и схватила его за плечо. Хотела развернуть лицом к себе — ей-то от дверей был виден лишь острый профиль с падающими на лоб волосами, — но взгляд невольно скользнул по зеркалу. И замер, словно у кролика, загипнотизированного раздувающей капюшон коброй. Она до сих пор порой цепенела, едва взглянув на него — даже теперь оставалась где-то в глубине души наивной школьницей, завороженной чужаком с акцентом в хрипловатом баритоне и серебряными искрами в полу́ночно-синих глазах, — но теперь… Вот в глазах-то и была причина. Правый налился кровью до такой степени, что радужка казалась угольно-черной, а бровь и скулу рассекло глубоким, не зажившим даже после всех стараний Мальсибера рубцом.