«Хочется к морю, ‒ подумал Сергей. ‒ Эх, Одэсса-мама! Ударить бы лихом об землю и поехать к синему морю, да денег нету…»
– Когда строили этот мост и цепи были уже натянуты, ‒ между тем продолжал Сергей. ‒ Один калужский каменщик по уполномочию своих товарищей был откомандирован за водкой. Во время пасхальной заутренней он сходил за оной с киевского берега на черниговский, по цепям. На левом берегу Днепра в вольной корчме на слободке цена водки была ниже, чем в городе, и за те же деньги ее можно было взять больше. Он и пошел за ней по цепям, на головокружительной высоте в бурный ледоход.
‒ Была непогодь, ветер и мокрый снег с дождем, самая что ни есть халепа. Внизу под ним трещали и сталкивались ледяные поля, крыги налетали одна на другую и разламывались о ледорезы опор с такой силой, что весь мост содрогался, а те гигантские цепи громыхали так, что было слышно в Киеве. Купив бочонок водки, тот делегат честной компании повесил его себе на шею, взял в руки шест для баланса и благополучно вернулся на киевский берег. Водку тотчас же распили во славу святой Пасхи. Понять их можно, Пасха – праздник праздников и торжество из торжеств, – устав рассказывать, Сергей надолго потух.
Похоже, Алексей не ошибся, Сергей и в самом деле знал все на свете и еще уйму разных вещей, сверх того. Алексей выставил перед ним на выбор: два сорта украинской водки (с перцем и без перца, а просто так), шотландский виски, французский коньяк и текилу. Но Сергей отказался похмелиться, философически заметив:
‒ Пить с утра не лучший способ самосовершенствования.
«Только начни, ‒ подумал он. ‒ Хрен остановишься».
Сам Алексей опохмеляться тоже не стал, с умным видом сказав:
‒ По мнению профессиональных алкоголиков, похмеляться вообще опасно. Можно вспотеть, простудиться и заболеть насморком, ‒ а подумал он, о том же…
Да, совместное возлияние со старым другом штука замечательная, но последующий день лучше не вспоминать. Поздняк угрызаться, пить надо в меру. Вообще-то одурманивать себя – не значит наслаждаться жизнью, меланхолично размышлял Сергей. Дельная мысль, сродни тем, которые возникают в отношении полового сношения после сношения…
Его сегодня донимал похмельный юмор, он сидел и между прочим, думал, что искать вход в катакомбы заведомый бесполезняк. Столько лет прошло, нечего корячиться, хрен найдешь, а вот завтра неизбежно приближалось и поутряку, хоть на четырех костях, но на дежурство идти придется. Вопрос с входом в пещеры оставался открытым. Но не такой-то это оказался серьезный затык, как нередко случалось, решение пришло тогда, когда он был занят посторонними мыслями. Неплохо отыскать эдакого Вергилия, который отведет их в нужное место, а там уж они сами разберутся.
– Нам бы найти подкованного чичероне[9], который знает киевские пещеры. С ним будет намного проще… – с заметной прохладцей озвучил решение проблемы Сергей.
Его больше интересовало завтрашнее дежурство, а не пещеры. Работать в воскресенье, это какой-то мазохистский изврат, да к тому же и грех, осуждаемый христианской религией. Если же разобраться по справедляку, то будь он евреем, дежурить в субботу, тоже был бы грех, а если бы он был мусульманином, то и в пятницу, такой же грех, ничуть не меньше. Видно, работа – это сплошной грех. Все работают, каждое утро бредут на работу, как овцы. А, надо ли это? Или, так ли уж это жизненно необходимо? На х… упал этот гемор! Борясь с зевотой, Сергей прикрыл рот рукой и хрустнул челюстью. Алексей этого не заметил.
В последние годы Сергей все острее испытывал отвращение к своей работе, самой гуманной в мире. Наверное, постарел. Хотя, если говорить откровенно, Сергей понимал, что он не так постарел, как устал от этой пустой, никому не нужной жизни и нищенской оплаты своего подвижнического и всеми презираемого труда. Он знал свой диагноз: «Синдром эмоционального выгорания», так называлась его болезнь.
Работа врача скорой помощи довела его до эмоциональной опустошенности, физического и умственного истощения. Нелюбовь к своей работе переросла в нем в нелюбовь к себе и к окружающим. Но ничего другого, кроме как лечить людей, он не умел. В этом был его тупик, и тупик этот называется: «безрадостная жизнь». Как из него выбраться, он не знал, оставалось лишь скорбеть над несовершенством нашего мира... И неожиданно, не отдавая себе отчета в том, ему подумалось, что все былое, вся его жизнь, есть одна большая ошибка. Что только не взбредет в голову с перепоя.
Чтобы чем-то себя занять, Сергей принялся рассматривать висевшую против него на стене репродукцию «Черного квадрата» Малевича. Интересно, о чем он думал, когда писал свое «нетленное» произведение в 1913? Многие воспринимают его, как пошлый примитив, черная дыра ‒ символ пустоты. А может, он догадывался о грядущем распаде, интуитивно почувствовал, что Россия скоро превратится в вонючее пустое место? Пожалуй, не без того. Безусловно, он красочно написал финальную точку бытия, но не в упрощенном виде, дескать, всему конец, а напротив, конец одного бытия является началом новой жизни.
9
Чичероне (итал. сicerone от латин.