В этой пахло карболкой. Прогорклым маслом. Пережаренными стейками. Немытым телом. Потными подмышками. Сопревшими от долгого ношения носками. Ванилином. Женскими духами. Миндалём. Горьким шоколадом. Сублимированным кофе. Загаженным туалетом. В общем, тем непередаваемым словами букетом, знакомым всякому, кто хоть однажды выбирался за пределы городской черты.
Моё появление не вызвало у присутствующих никакого интереса. Официантка тоскливо пялилась на шоссе, барменша перетирала стаканы и разглядывала картинки в лежащем на стойке глянцевом журнале. Двое работяг, одетые в клетчатые рубахи с подвёрнутыми рукавами, широкие джинсы и грубые тупорылые башмаки сосредоточенно питались, методично перетирая зубами забрасываемые в рот куски пищи, повар в плоском нестиранном колпаке торчал у окна раздачи, ожидая нового заказа. Из всех потенциальных кандидатов на вербовку мне больше всего подходили работяги. Повар был затюканный бытом семьянин (кольцо на пальце и внешность типичного подкаблучника). Раскрутить такого не сложно (выпивка и немного участия), сложнее довести (не в буквальном смысле) его до корабельного трюма. Случались прецеденты, когда клиента приходилось изымать силой, выдирая с кровью из лап разъярённой супруги. Особи женского пола, по-отдельности, ценились вполовину дешевле, чем семейные пары, а завербовать семью не в пример сложнее, чем отдельно мужчин. Или женщин.
Я купил бутылку виски и подошёл к работягам.
— Свободно?
Они не ответили. Я выждал немного и по-хозяйски опустился на скамью, поставив бутылку на середину стола.
— Выпьем?
Работяги оторвали взгляд от тарелок.
— Я угощаю.
Работяги переглянулись.
— Виски, — работяга брезгливо скривил губы, — дрянь.
— Не вопрос, — я вытащил пухлый бумажник. — Было бы что купить.
— Найдется, — сказал работяга, — У Греты под прилавком. За полторы цены.
— Понял, — я помахал бумажником. — Деньги не проблема.
— Спрячь, — выдал совет работяга, — здесь могут убить и за меньшее.
Грета, слышавшая наш разговор, выставляет на стойку коробки. Бренди, скотч, ром, водка. Настоящая контрабандная выпивка, без наклеек оплаты таможенный сборов и акцизных марок. Фирменная упаковка, голографические метки, подтверждающие аутентичность продукта, уникальные клейма производителей, печати упаковщиков и контролёров из отделов качества.
Я выбираю спиртное. Беру водку, ром и бренди. Грета выкладывает закуску. Фрукты, сыр, ветчина, копчёная рыба, чёрная икра. Всё упаковано и закатано в банки. Добавляю к спиртному горку деликатесов. Барменша черкает на странице журнала сумму. Я достаю бумажник. Расплачиваюсь крупными купюрами. Сверху добавляю сотенную. Грета прячет банкноты и расторопно убирает продукты. Я заплатил больше, но разницу мне не вернут. Сдачу поделит между собой персонал, сотенную заберёт «крыша». Так заведено и никто не рискует нарушить это неписаное правило. Ни продавец, ни покупатель. Особенно в глубинке, где нравы просты и суровы, а люди терпеливы и непритязательны.
Я перетаскиваю угощение на стол. Скручиваю пробку и разливаю водку по стаканам.
— За что пьём? — интересуется работяга.
— Как водится, за знакомство, — отвечаю я.
Работяги согласно кивают. Мы дружно сдвигаем стаканы (звенит стекло) и выпиваем. Начало положено.
— Откуда вы, парни? — спрашиваю я, разливая по-второй.
— Отсюда, — отвечает сидящий рядом со мной.
— Чем занимаетесь?
— Мелиораторы. А ты?
— А я, парни, не поверите. Оттуда, — я тычу в потолок.
— С крыши, что-ли?
— Шутник! — я поднимаю стакан. — Выпьем.
— Нет, не с крыши, — говорю я, закусывая копчёной сёмгой. — Бери выше. Гораздо выше.
— Переселенец?
— Колонист, — подтверждаю я. — Планета Тритон. Созвездие Центавра.
— Врёшь, — работяга недоверчиво щурится.
Я закатываю рукав, демонстрируя работяге татуировку: штрих-код потока, группу крови и личный номер.
— И как там, на Тритоне?
— Обманывать не стану, мужики. Опасностей хватает. Зверьё всякое, микробы, бактерии, вирусы, паразиты разные. Планета не рай, но гораздо лучше, чем здешняя помойка. Или колония на Марсе. Свежий воздух, прозрачная вода, чистые плодородные земли. Простор.
— Чего же ты вернулся, если тебе там нравится?
— Был бы сам по себе, не возвратился. Семья у меня здесь, — я вытаскиваю фотографии. — Повидаюсь с семьёй, и обратно.