— Скажи об этом Селиванову, — Григорьев зарядил пустой магазин четырьмя патронами. — И один дополнительный, — напомнил он, предъявляя остальным бликующий желтым патрон. У основания пули ясно просматривался черный ободок.
— Ух, ты, — Орлов яростно потёр подбородок. — Разрывная. Передергиваешь, Витя.
— Чтоб ты знал, — веско сказал Григорьев, — в прошлый раз моя пуля пронзила троих. А на излёте задела вожака. После чего вам, оглоедам, досталось самое кошерное.
— Как же, как же, помню, — Орлов брезгливо передернулся. — Кое-кто, не будем показывать на него пальцем, хотя это был гражданин, отдалённо напоминающий Григорьева, жрал водку, пока мы…
— Заткнись, Орлёнок, — Зибров стукнул Орлова по шлему. — Сползай лучше в сени, погляди, что там с Черенковым.
— С Черенковым всё ништяк, — отрапортовал Орлов. — Что может случиться с Черенком? Закрепился на установленной позиции и героически сдерживает превосходящие силы противника.
— Дура, — Григорьев встал на колени и с опаской выглянул поверх подоконника. — Балабол…
— Что видно, шкип? — немедленно отозвался Орлов, — какова температура за бортом?
— Штормит, — серьезно ответил Григорьев, — девять баллов по Цельсию.
— Как наши пациенты? — заботливо осведомился Орлов.
— Пациент скорее мёртв, — Григорьев опустил триплекс-забрало. — Держится на расстоянии, не подаёт признаков паники.
— Дай глянуть, дядя, — Орлов стремительно возник и исчез в окне. — Перегруппируются и накапливаются на флангах. Атакуют с двух сторон.
— Ничего, — Григорьев замер в боевой стойке, — фланги нас поддержат. Я пошёл!
Банг, чпок, кра-а-ак, банг, чпок, кра-а-ак, банг, чпок, кра-а-ак, — и в заключении — бу-у-у-п-па-ак!
— Нет, — оскорблённо вскричал Орлов. — Нет, ты слышал, — он толкнул Зиброва, — Витя снова подстрелил вожака.
— Не боись, Татьяна, я не больно! — Григорьев уселся на пол, скрестив ноги, — вожак жив. Он, сволочь, прикрывается рядовыми тухляками. Предусмотрительно держится позади стаи. Так что, Орлик, тебе и масть в гору. Но… — Григорьев выдержал эффектную паузу, — подручника я его подстрелил. Следовательно…
— На, на, получай, Витя, — едко сказал Орлов, держа перед лицом Григорьева разрывной патрон. — Смотри, не подавись, Витя.
— Нет, Саша, — Григорьев завернул боеприпас от себя. — Ошибся, ты, Саша. Не разрывной мне положен, а зажигательный.
— Вот злыдень, — простонал Орлов, открывая набедренный подсумок. — Жри, гнида!
На флангах гулко застучали крупнокалиберные пулеметы.
— Во, — сказал Григорьев, прислушиваясь.
— Я готов, — Зибров решительно передернул затвор.
— Погоди, Толя, погоди, — Григорьев отобрал блокнот у Орлова. — Сейчас пулеметчики отработают и продолжим.
Зибров мысленно расслабился и представил себя в отпуске. На берегу Адриатического моря. Где-то в районе Хорватии.
— Мне знакомый рассказывал, — сказал Зибров мечтательно. — Был он в отпуске. В Хорватии. Тихий отель, русских никого, одни европейцы.
— Гансы, лягушатники и америкосы, — некстати встрял Орлов.
— Немцы, американцы, французы, австрийцы, чехи., — не замечая реплики Орлова, продолжал Зибров. — Знакомому понравилось. Не то что в Турции, или в Египте.
— Ага, — тут же сообщил Орлов, — ездил я по путевке от конторы в Турцию. Наши не успели в отель заселиться, как все нарезались до зеленых человечков. Начали приставать к тамошним бабам, затем поймали на набережной троих гансов и заставили их орать «гитлер капут». Приехала полиция, так они и с полицией маленько побузили…
— И чем закончился твой отдых, Орлик? — спросил Григорьев.
— Чем, чем, — огрызнулся Орлов. — Ночь провели в полицейском участке, а утром нас забрали посольские. Усадили в самолет и отправили обратно. До дому, до хаты…
— Цурюк, на хаус, — подвёл итог Григорьев.
— Неделю под глазом был во-от такой бланш был, — Орлов показал, какой у него был синяк под глазом. Ребро, суки, сломали и чуть почки не отбили. Ну, ничего. Зато мы в Сочи оторвались по-полной. В Сочи, блин, такие бабы, курортницы, всех бы облизывал и облизывал… Водки хоть залейся, вино, пиво!
— Водка без пива, деньги на ветер, — авторитетно заключил Григорьев. — Чистый кобель…
— А чё, — сказал Орлов, — русская баба, она, ёпрст…
— Нет некрасивых женщин, — сказал Зибров, — есть мало водки…
— Внимание, — сказал Григорьев.
Пулеметы больше не стреляли и сразу стали слышны звуки, доносящиеся с улицы — неясное бормотанье, вопли, стоны, голодное взрёвывание и истеричные выкрики.