Опошленные кинобоевиками понятия «белый ниндзя» и «черный ниндзя» здесь совершенно ни при чем. В кино белый ниндзя – хороший, черный – злодей. Почему так повелось? Объясню. В древних трактатах по искусству шпионажа есть такие понятия, как «шпионы жизни» и «шпионы смерти». Досужие сценаристы обозвали их, соответственно, белыми и черными. Между тем шпионы смерти – это ниндзя, сознательно жертвующий собой ради достижения высшей цели.
– Мое ги красного цвета, – отвечаю я уверенным голосом.
А почему бы и нет? Тот мужик с клеймом на лбу одет во все красное. Будем считать, что мы одного уровня. И мне спокойнее, и ему не так обидно.
Выслушав и переварив мой ответ, дзэнин за ширмой задал вопрос голосом своего Белого глашатая:
– Зачем ты оскорбил моего посланника?
Имеется в виду, как я понял, похабное словечко, вырезанное осколком стекла на лбу у посланника. Отвечаю на этот раз абсолютно честно, лишь самую малость покривив душой:
– Тогда я не знал, что он мой брат – ниндзя. Я думал, он просто бандит…
На самом деле я уже тогда начал обо всем догадываться, и даже еще раньше, сразу же после того, как мальчик-шпион пытался покончить с собой.
– …Я боялся, что принесу деньги в лес, и бандиты меня убьют без всяких разговоров. Оскорбив члена банды, я надеялся вызвать у него желание низменной мести. Надеялся спровоцировать бандита на поединок. Вы, братья ниндзя, понимаете – исход подобного поединка предрешен. Ниндзя не умеют проигрывать. Не так ли, уважаемый оякатасама?
Оякатасама – японское слово, означающее «глава клана», синоним слову «дзэнин».
Главарю за ширмой слово «оякатасама» явно незнакомо. Оно его озадачивает, в нашем диалоге возникает пауза.
Нагло осматриваюсь по сторонам. Получаю множество информации для размышления, спешно ее анализирую.
По правую руку вдоль стены восемнадцать подростков, по левую – шестнадцать. Возраст – от четырнадцати до двадцати – двадцати трех. Две трети подростков смотрят пустыми, безумными глазами. Разыгрывающийся здесь фарс они воспринимают совершенно серьезно. В принципе довести человека до состояния так называемого зомби элементарно просто. Методика провокации психических расстройств давно уже апробирована алчными лидерами тоталитарных сект и их приспешниками. Поменьше сна, побольше медитаций (сидения в позе лотоса и сосредоточения на процессе дыхания), обожествление наставника – гуру, формирование новой системы ценностей, в которой преданность – главное достоинство, и т. д. и т. п. Но далеко не все подростки из присутствующих здесь прошли полный курс промывки мозгов. Во многих глазах я вижу вполне осмысленное выражение. Кто-то из мальчишек боится, кому-то интересно. А вот в глазах тридцатипятилетних (ориентировочно) мужчин в цветных комбинезонах легко читается неприкрытая циничная усмешка. Мол, мы все понимаем. Здорово ты, фрукт столичный, извернулся. Ломаешь комедию нам под стать. Врубился, падла, как мы пацанов охмуряем, въехал в тему и гоношишься, думаешь, самый хитрый.
Голос Белого прерывает мои размышления:
– Ты принес деньги?
– Да. Я уже говорил.
– Бросай их сюда, мне.
Так сказано, будто забыли про наручники на моих запястьях. Издеваются, ждут, что я сам напомню про браслеты и напорюсь на вопрос: «Если ты ниндзя, неужели ты не можешь освободиться от оков?» Сами небось освоили какой-нибудь фокус с игрушечными наручниками из набора иллюзиониста-шарлатана и не раз демонстрировали его доверчивым пацанам. Теперь хотят меня разоблачить на глазах юной публики.
Спокойно опускаю руки по швам. Наручники с глухим стуком падают на пол.
Так и есть. Пацаны подобное уже видали. С их стороны никакой особой реакции, а вот зрачки у разноцветных сенсеев удивленно расширились.
Белый вышел из-за ширмы. А ну как баксы у меня были бы не в пакете, а россыпью? Пришлось бы тебе, любезный, подойти поближе и забрать купюры из моих умелых опасных рук. К сожалению, баксы завернуты в газету и перевязаны ниткой.
Лезу в карман за деньгами. Автоматные стволы оживают, прицелы корректируются. Что ж вы, братцы? Как детей зомбировать, так вы ниндзя, а как со взрослыми дело иметь – сразу же пушки наголо, будто простые бандиты?
Что ни говори, а бандюк остается бандюком и во фраке миллионера, и в рубище нищего, и в карнавальном цветастом костюме японского ниндзя.
Бросаю пакет с баксами Белому. Он ловит и перебрасывает за ширму.
– Оружие в карманах есть? – спрашивает Белый.
– Есть, – отвечаю я.
Ха! Такого ответа он не ожидал (и никто не ожидал). Купились на сдачу арсенала в лесу. Между тем обидеться на меня и прошить автоматной очередью нельзя. Я честно признался, я хороший.
Белый уходит за ширму посоветоваться. Уже оттуда, из-за ширмы, отдает распоряжение:
– Обезоруживайся!
Хм… «Обезоруживайся»… Какое интересное слово! Следует понимать: попробуй, мужик, сдать оружие так, чтобы не возникло повода тебя пристрелить. Изловчись, а мы, будь уверен, при малейшей возможности в тебя, родной, стрельнем.
Медленно лезу рукой в карман за сюрикэнами. Плавно вытаскиваю руку из-за пазухи. Ладонь открыта, звездочки-сюрикэны зажаты между пальцев.
Ну очень медленно (даже чересчур) вытягиваю руку вперед. Ладошка смотрит вниз, металлические многоугольники расположены вертикально – по три сюрикэна между каждым (не считая большого) пальцем.
Расслабляю тело, «пускаю волну» от стопы левой ноги к ладони вытянутой вперед правой руки. Я сознательно работаю на публику, точнее, на безумных мальчиков. Чем больше замусоренные мозги паствы уверуют в мою принадлежность к ниндзя, тем сложнее будет пастырям-умникам отыскать повод для моего убийства.
Пантомима с волной очень эффектна. Все тело неподвижно, извиваются только лишь отдельные участки, по которым «бежит волна». Цирковой номер под названием «мужчина-змея».
Волна доходит до кисти правой руки, задает импульс пальцам, и девять сюрикэнов синхронно взлетают вверх, будто сами собой.
Металлические многоугольники, плавно вращаясь, втыкаются в деревянный дощатый потолок. Хорошо воткнулись, ровненько, как по линейке.